Один шаг в Зазеркалье. Герметическая школа. Книга 1-я - [8]

   Мое сердце переполнила неописуемая радость, и я увидел, как лицо Джи озарилось золотистым сиянием.

   – Я хотел бы научиться у вас самостоятельно входить в это состояние, – сказал я как можно спокойнее, хотя сердце выпрыгивало из груди от сильного волнения. Он посмотрел на меня с некоторым сомнением, а затем ответил:

   – Это будет совсем не то обучение, о котором ты начитался в книгах. Все будет по-другому, и, может быть, ты еще не раз пожалеешь о своей просьбе. Высшее “Я” лежит на тысячемильной внутренней глубине, и для того чтобы достичь его, надо пройти много испытаний.

   – Я не жалею о том, что выбрал, – заявил я.

   Для меня ситуация была кристально ясной: Джи имел доступ к сокровищу, которое я желал приобрести любой ценой.

   – Господь любит горячих или холодных, – ответил загадочно он, – а если ученик ни рыба, ни мясо – то он ни на что героическое не годится.

   В Кишиневе у меня были единомышленники, которые тоже стремились к освобождению от уз сансары, но никто из них так и не встретил человека, знающего Путь. Мне казалось, что охотники за внутренней свободой будут счастливы встретиться с тем, кто укажет на отраженный свет духовного солнца. Мне хотелось предоставить им хотя бы один шанс.

   Первым на очереди был мой лучший друг Григорий, и я направился к нему, чтобы сообщить радостную весть.

   Григорий был аспирантом кафедры биологии. Много лет он пытался достичь внутренней свободы, сидя в отрешенной позе на крыше Академии Наук. Жил он на чердаке старой лаборатории, ночи проводил в медитациях, вглядываясь в далекие звезды. Он искал в бесконечном небе ту звезду, где провел свою прошлую жизнь. Григорий был уверен, что пришел на Землю для того, чтобы найти свое постоянно ускользающее “Я”.

   Тело его было красивым и мускулистым – следствие его напряженных тренировок по системе хатха-йоги. В него постоянно влюблялись студентки университета, но ему удавалось держаться в стороне, избегая мягкого женского плена. В тайном углу его аскетического жилища было спрятано более сотни эзотерических книг, в которых он пытался найти метод, ведущий к полному Освобождению.

   Но когда я взобрался на чердак, то нашел своего друга весьма озабоченным.

   Теперь он, вместо толстой и пожелтевшей книги гуру Шивананды “Медитация и жизнь”, напечатанной на фотобумаге, внимательно листал небольшую брошюрку “Забота о беременной женщине”.

   – Что с тобой приключилось? – удивился я. – Готовишься к важному докладу?

   – Да нет, – сконфузился он, – дело обстоит гораздо хуже.

   – Я принес тебе радостное известие: наконец-то я нашел человека, который может указать на Путь.

   На мгновение в глазах Григория появилась живая искорка неподдельного восторга, но затем взгляд медленно потух, и он с сожалением произнес:

   – Ты опоздал.

   Только сейчас я заметил, что чердак перегорожен белой занавеской. Чья-то рука осторожно отодвинула ее, и оттуда появилось милое существо с худеньким личиком и слегка округленным животом. Не обращая на меня внимания, она стала развешивать на веревке рубашки Григория.

   – Вот, видишь? – встрепенулся он. – Куда мне с ней к Богу, разве что в загс.

   – Прошу вас не беспокоить моего мужа, – вдруг очнувшись от дремоты, сказало милое существо.

   – И больше не напоминай мне о прошлом, – в сердцах добавил Григорий.

   – Ну и влип ты, Григорий, – разозлился я. – Как говорил мой дядюшка, теперь ты точно умрешь в неведении, как последний пес под забором.

   И я презрительно удалился. Григорий молча наблюдал, как я спускался по лестнице, зная, что видит меня в последний раз.

   Когда я, совершенно расстроенный, вернулся домой, то застал Джи погруженным в изучение “Философии свободы”. Заметив меня, он оторвался от книги и спросил:

   – Ну что? Так и не уговорил своего приятеля встретиться со мной?

   – Я опоздал. Он успел жениться.

   – Нет, – ответил Джи, – ты пришел вовремя, а вот он опоздал.

   Я немного помолчал, а потом спросил:

   – Я думаю-думаю и все не могу понять, с какого конца мне приступить к внутреннему развитию.

   – Начни с изучения себя, – ответил он, осматривая меня, словно видел в первый раз.

   – Мне кажется, что я уже вдоль и поперек изучил себя, – возразил я.

   Джи налил себе зеленого китайского чаю, посмотрев на меня как на бестолкового человека, и произнес:

   – И кто же ты такой? Расскажи мне, пожалуйста, давно хотелось тебя послушать.

   – Человек, – не совсем уверенно отвечал я.

   – До звания человека надо еще дорасти.

   Я почему-то покраснел.

   – Человек, по крайней мере, знает культуру своей родины, а ты гордишься тем, что даже Пушкин тебе не по душе.

   – При чем тут поэзия? – воскликнул я. – Что толку мне от этого Пушкина? Ведь с его помощью я никогда не достигну Просветления.

   – Просветления, может быть, и не достигнешь, но хотя бы на человека будешь похож, – заметил он. – А так – ну кто ты? – жалкое подобие нетленной души.

   Я от огорчения вышел из комнаты, прихватив томик Пушкина, и, сев на диван в своей комнате, стал перелистывать лощеные страницы. Может быть, я был невнимателен и не заметил в Пушкине чего-то очень важного и необходимого для своего развития? Но, тщательно пролистав всю книгу, я не обнаружил в ней ничего такого, что давало бы право получить звание человека. “Либо Джи мне не то говорит, – подумал я, – либо я совсем выжил из ума”. И мне так стало жаль, попусту проведенного времени своей жизни, что я чуть не расплакался. Но затем, вспомнив, что Григорий попал в еще более безнадежное положение, вовсе отказавшись от поисков Духа, я приободрился и, вернувшись к Джи, сказал: