Один сезон в тайге - [38]
Звук не повторяется. Продолжаю обескураженно озираться, перебирая в памяти всех птиц, чьи голоса я знаю и не знаю, но которые могли бы тут быть. И ничего не могу придумать. Тут вижу перед собой на курумнике небольшую кучку сухой травы, и меня осеняет: это же пищуха! Сеноставка! Наконец-то я встретил живую, настоящую пищуху, о существовании которой знал ещё из детских книжек о природе, потом читал в учебниках по зоологии и других серьёзных книгах. Это зверёк размером с крысу и родственный зайцам. Кучка травы ― это и есть пищухино сено ― так они заготовляют себе пищу впрок, и за эти стожки пищух называют сеноставками.
Осматриваюсь и вижу ещё несколько стожков. А вот и помёт ― кучка шариков, похожих на заячьи, только гораздо мельче. Известно, что мумиё, которое приносят с гор искатели этого легендарного снадобья, это и есть помёт пищух, только изменившийся от времени до неузнаваемости, а может быть ― до неполной узнаваемости. Пищухи живут главным образом в степях и в безлесных поясах разных горных систем. Один из видов ― северная пищуха ― обитает и у нас на Урале.
Искать мумиё я не собираюсь. То, что я вижу перед собой ― это ещё вовсе не лекарство. Сразу вспоминаю, что мы совсем недавно «лечились» таким же незрелым мумиём из мешка с рисом. А вот увидеть живую пищуху очень хочется. Присматриваю уютное местечко ― большие торчащие вверх плиты на курумнике ниже по склону, хочу пойти там устроиться. Но, подумав, решаю, что зверёк может закапризничать. Пищуха должна знать, что я ушёл, надо её в этом убедить. Нарочно сильно топая по камням и стукая плитами, дохожу до края курумника, ещё немного удаляюсь в том же направлении по мягкой тундре, а потом, крадучись, делаю полукруг и оказываюсь у того укрытия, к которому хотел идти напрямую. Тихо-тихо устраиваюсь поудобнее, поднимаю к лицу бинокль и застываю. Сидеть у каменной стенки, за ветром, тепло и удобно.
Не знаю, действительно ли сработали мои примитивные хитрости, или это было вовсе излишним, но минут через пятнадцать вижу пищуху. Она вылезает на камень, осматривается и надолго застывает в гордой позе сфинкса, немного похожая, как и положено, на маленького короткоухого зайчика. Хотелось бы посмотреть на неё в движении, но она только сидит. Мне пора идти. Очень медленно опускаю бинокль и хочу так же медленно встать ― просто ради интереса. Иногда такие замедленные движения животные не замечают. Но пищуха издает уже известный мне резкий писк и исчезает в курумнике.
С Сергеем встречаемся, как и договорились, у нагромождения камней на гребне хребта. Он рассказывает, что гнёзд тоже не нашёл, но зато видел северного оленя. Он пасся на ветерке, так же как и мы, видимо, радовался, что нет комаров.
Перед тем как спускаться, устраиваем перекур и ещё раз любуемся панорамой. Суровой красотой гор нельзя не восхищаться. С искренним уважением смотришь на это царство скал и вечного холода. Пожалуй, ни один музей с его окаменелостями не может заполнить душу человека ощущением древности мира настолько, насколько это могут горы. Они здесь были, есть и будут. Их возраст ― что-то неохватно огромное. Что человек по сравнению с ними? Что-то крошечное. И жизнь его ― не более чем короткая вспышка. Наши знания о геологических процессах, о рождении и старении гор и всей Земли кажутся здесь, в горах, чем-то отвлечённым, абстрактным. Мысли, разум, народы, культуры... Всё отступает на второй план и заслоняется сильным и глубоким ощущением того, что самое незыблемое и вечное на Земле ― горы.
Я не альпинист и не поклонник горного туризма. И потому, возможно, ошибаюсь. Но мне кажется, что горы влекут к себе внутренней, скорее всего ― неосознанной, потребностью человека вновь испытать уже пережитое когда-то сильное чувство прикосновения к вечности.
И ещё. Вряд ли где-то ещё можно найти такую реальную возможность ощутить счастье достижения трудной цели, которое испытывает альпинист, совершивший восхождение. Как это должно быть здорово: сначала почувствовать себя маленьким, ничтожным среди неприветливых громад, потом идти, преодолевать, пересиливать самого себя, ощущать близость опасности... И доказать, главное ― самому себе, что можешь идти к цели и достигать её. И там, наверху, видеть горы совсем по-новому, сознавая себя как сильное существо, соизмеримое с самими горами...
18. Новое крушение гипотез
И вот мы спустились на землю. Праздник кончился, мы вернулись к работе. Снова в течение пяти дней слежу за поющими пеночками, картирую. Казалось, на участке всё по-прежнему. Но картина, которая открылась мне на этот раз, оказалась в корне отличной от той, что была совсем недавно: территории весничек и таловок... не накладывались друг на друга ― взаимоисключение!
Зря я городил все свои гипотезы, всё оказалось так же, как и тогда на Ямале. «Всё возвращается на круги своя». Хотя, конечно, это вовсе не «круги». Теперь я знал всё, что происходило с территориями пеночек. И сам механизм взаимоисключения, и смысл его теперь прояснились довольно отчётливо.
Сразу было заметно, что размеры территорий сократились. Значит, всё-таки ошибки в опознавании не так уж птицам безразличны, и чтобы избежать нечаянных и ненужных конфликтов с самцами чужого вида, таловки и веснички разделились. Теперь стало ясно, что тогда, на Ямале, я застал территориальную структуру пеночек уже на стадии разделения территорий, а стадию наложения территорий ― проглядел. Здесь же их разобщение оказалось неожиданностью только потому, что вначале его не было. Пеночки продемонстрировали эффектную картинку. Но уже при несложном анализе хода событий в этом сезоне стало ясно, что сюрприз оказался старой конфеткой в новой обёртке: настоящей межвидовой территориальности у наших пеночек нет, так же как и у многих других близких видов, которые к настоящему времени в этом отношении изучены. Ведь ко времени разделения территорий гнёзда у обоих видов уже были построены. Они были построены раньше, при наложении территорий.
