Один сезон в тайге - [18]

Ну зачем, скажите на милость, маленькой птичке украшать дно гнезда? Или в этих премудростях есть какой-то другой смысл? Может быть, спорангионосцы обладают антисептическим действием, а их красный цвет ― случайное совпадение? А зачем яйца ярко-голубые? Ведь этот цвет совсем не маскирует.

Я брёл по тропинке и не мог отвязаться от мыслей, которые мне приходили уже не впервые. Откуда и зачем природе красота? Почему появились красивые цветы, бабочки? Зачем птицам такие красивые песни? Вот хотя бы у того же певчего дрозда, в жёлтом гнезде которого лежат голубые с чёрными крапинами яйца. Почему у оляпки такая ярко-белая грудка? А у варакушки ― голубая. А у тетеревов хвосты в виде лиры. Да мало ли ещё!.. Конечно, есть сигнальные функции у песен птиц и у их окраски ― для опознавания, для поисков брачного партнёра и так далее. Есть защитная окраска, предупреждающая, пугающая. И каждая из них по-своему красива. Известно много примеров, когда какая-то красивость на поверку оказывается лишь побочным эффектом какой-то целесообразности. Но всё же зачем им такие яркие краски, такие совершенные узоры? Зачем ярко-голубые яйца?

Нет, я никогда не поверю во всеобщий диктат полезности и целесообразности. Что-то наверняка появилось случайно, ни зачем. Вот появилось, и всё. Но ведь может и сама красота быть целью совершенствования и свидетельством совершенства. Глубоко убеждён, что эстетизм, чувство красоты и стремление к ней ― это достояние не только людей, человеческих цивилизаций. Это свойство если не всего живого, то очень и очень многого. Наверняка чувство прекрасного появилось в мире задолго до появления людей, обезьян, да и других высших животных.

Вдруг отчётливо послышался стук топора. Стучали впереди, у реки. Я пошёл медленнее  и вскоре увидел прогал, который уходил от реки вверх, в гору. Вспомнил, что когда мы здесь проезжали на лодке, Володя прокричал нам сквозь рёв мотора: «Зимник». Зимник ― это зимняя дорога, на которой нет мостов, и потому летом если и ездят, то редко и только на вездеходах, притом не всегда, а когда воды в реках немного. Ещё когда мы были в посёлке, Володя говорил, что этот зимник ведёт в горы, на карьеры, где добывают горный хрусталь. Он показывал нам кристаллы хрусталя ― и небольшие красивые друзы, и гигантскую глыбу метр на метр с правильными гранями, что просто валялась у крыльца геологической конторы, а может, и служила её  украшением, причём очень дорогим. Зимник идёт вдоль левого берега Кожима, и по нему ходят туристы. Тут проходит официально утверждённый туристскими властями маршрут какой-то там категории трудности. По маршруту ходят не просто так, а на время. Пройдёшь, не опоздаешь ― получишь значок и чувство удовлетворения.

Да, топором стучали действительно туристы. Вернее  ― один турист. Худой парень в трико и лёгкой красной курточке возился у кострища. Его товарищи, видимо, ещё спали ― в небольшой блестяще-белой палатке было совсем тихо. А он, как это часто бывает у туристов, продрог и вылез первым, чтобы развести костёр и согреться. Я стоял в ёлках на опушке и разглядывал в бинокль парня, палатку и большую резиновую лодку, что была рядом. Видимо, вчера они переправились через Сывъю и заночевали.

У борта палатки рядком лежали какие-то странные предметы, похожие на небольшие алюминиевые кастрюли с правильными рядками точек. Я чуть не вскрикнул, когда узнал в этих предметах обычные дуршлаги, какие мы видели в магазине в посёлке Кожим, когда покупали продукты. Зачем туристам столько дуршлагов? Может быть, они собираются мыть золото? На Урале есть золото, но старатели используют лоток, он совсем другой конструкции. У меня возникали ещё разные нелепые предположения, но все они были очень далеки от реальности. Уже потом, когда мы, возвращаясь домой, оказались в посёлке, Володя нам рассказал, что дуршлаги этим летом брали с собой многие туристы. Дело в том, что по инструкции каждый турист в горном маршруте должен иметь на голове каску. В Кожиме у туристов был контрольный пункт со своими, туристскими бюрократами, которые не выпускали в маршрут группу, не имеющую касок. А где взять столько касок в маленьком поселке? В качестве функционального аналога этого головного убора туристское начальство разрешало использовать что-нибудь похожее, и дуршлаги в кожимском магазине были как нельзя кстати, надо было только отломать у них ручки, поблагодарить бюрократов за снисходительность и доброту и радостно топать в горы.

Парень поджигал берёсту, она ярко, с чёрным дымом, сгорала, но берёзовые дрова не занимались. И не удивительно ― берёза  в лесу почти всегда сырая, особенно после таких дождей. Мне захотелось наломать сухих мелких веточек, какие всегда есть внизу на ёлках, и помочь не очень, видно, опытному туристу. Но я этого не сделал. Если они вчера под дождём развели костёр, то разведут его и сегодня. А то подойду я к нему со своей помощью, а он посмотрит на меня, вышедшего бог знает откуда, из лесной чащи, да и примет либо за беглого заключённого, либо вообще за снежного человека. Или просто испугается и начнёт защищаться топором... А ещё часто среди туристов бывают очень уверенные в себе и гордые люди, которые никогда не ошибаются, всегда правы и всякий совет воспринимают как личное оскорбление. Тогда он просто скажет мне: «Пошёл ты, дядя!» Да и не для того эти ребята пошли в тайгу, в горы, чтобы искать чьей-то заботы, участия, а скорее  совсем наоборот.