Один счастливый остров - [41]

— А Ко-Дэ! Совсем голову потерял. Сидит у себя в Эстерграннасе и не знает, куда деваться, — сообщила Эльна. — Она с тех пор, как уехала, даже весточки не прислала.

— Ох-ох-охонюшки… — с готовностью подхватила Микаэла.

— Да еще говорят, что лососевая ферма его скоро обанкротится, — продолжает Эльна. — Мол, рано или поздно не миновать ему этого.

Микаэла вздохнула.

— У Абрахамсона с Бусё с «Калевой» нелады. Стоит на приколе на материке, загружена уже, все готово — а экипаж вдруг возьми да и откажись на юг идти. Говорят, когда они из прошлого рейса возвращались, все море в трупах было, прямо меж них плыли… Ну, Абрахамсон отправился на материк, чтобы Ялле Энруса уговорить. Крику, говорят, было… Тут Ялле и свалился с сердцем…

— Божечки! — ахнула Микаэла. — А теперь-то что с ним, с Ялле?

— В больницу отвезли. Лежит в интенсивной терапии, трубки, да капельницы, да Бог знает что еще… Сидишь тут и думаешь — и с чего это все на нас свалилось?..

День солнцестояния выдался, как и предсказывали, пасмурным и ветреным.

— Не бывает плохой погоды — бывает худая одежка, — бодро сообщила Бедда Густавсон детям, окинув взглядом облака, которые нагоняло ветром с моря. — Скоро и мама с папой приедут!

«Архипелаг» прибыл в Тунхамн с небольшим опозданием, десять минут второго, разинул пасть и выплюнул на пристань машины и людей. Пассажирами были в основном отпускники и приехавшие с Большой земли, чтобы отметить праздник: кроме прочих в гавани можно было заметить младшего судью Альфтана на голубой «БМВ 300» и сестру Дисы Хаммарстрём на «шкоде-фелисии», нагруженной детьми и багажом, а также туристов в домиках на колесах и велосипедистов в ярких шлемах с палатками и рюкзаками. Компания молодых парней — около пятнадцати человек — выгрузила на берег огромное количество ящиков пива, которые составляли большую часть их поклажи. Они отметили удачное прибытие на Фагерё, выхлестав по пиву и выбросив банки в море, подхватили свои ящики и зашагали по дороге, ведущей в Стурбю.

Биргер, только что закрывший лавку на выходные и отправлявшийся домой к селедке и шнапсу, увидел парней у здания муниципалитета. Компания вела себя шумно: они гомонили, смеялись, занимая полдороги, почти до разделительной полосы.

Биргер посторонился и нажал кнопку, чтобы закрыть окно с водительской стороны и не слышать шума. «Чертовы мальчишки! — подумал он. — Сидели бы дома, на материке!»

Пара мальчишек поприветствовала его, показав средний палец.

В начале шестого — 17.13, как записал Луди в журнале звонков, — владелец кемпинга в Стурбю Петтерсон позвонил в полицию, чтобы пожаловаться на шумную молодую компанию.

— Дерутся? — спросил Луди.

— Нет, нет. Пока только пиво хлещут да орут. Но я решил сообщить, чтоб вы были начеку.

— Понятно. Спасибо. Заглянем к вам потом, если успеем.

— Хорошо бы.

Луди положил трубку, вздохнул, глядя на пустую вахтерку: письменный стол, угловатые головы компьютерных мониторов, стеллажи, уставленные папками, доски для сообщений, электрические стенные часы, лампы дневного света на потолке, белый свет. Стена из белых матовых стеклянных плиток отделяла вахтерку от приемной. Здесь пахло казенным учреждением: чернила для штампов, статическое электричество, бумага, чистящие средства. На потолке гудела лампа дневного света. Минутная стрелка стенных часов ежеминутно с легким щелчком перескакивала к следующему делению циферблата. А вот и старший инспектор Скугстер: сидит и смотрит прямо перед собой, одетый в голубую форменную рубашку с короткими рукавами и полицейской эмблемой, изображающей меч, на лычках. В резком свете лампы видно, как отразились на лице последние недели: кожа блеклая, сероватая, под глазами мешки от недосыпа, левое веко нервно подергивается, бороздки морщин вокруг рта стали глубже. Он, несомненно, похудел не меньше чем на пять-шесть килограммов. Старшему инспектору Людвигу Рагнару Скугстеру 56 лет, и 30 из них он служит на Фагерё — с тех самых пор, как после военной службы окончил полицейские курсы. За прошедшие годы он видел не один труп — утопленников, погибших в результате несчастных случаев, самоубийц. Не так много, но все же достаточно, чтобы научиться воспринимать смерть по-полицейски: глядя как бы сверху, по-деловому, спокойно.

Тридцать лет Луди верил в свою способность удерживать смерть на расстоянии. Он доверял себе.

А теперь мы видим, как он сидит, сжав в кулаке степлер. В глазах темные проблески страха и тоски, он тяжело дышит, поднимает степлер, будто намереваясь бросить его в стеклянное окошко двери, ведущей в приемную.

Президент Республики взирает на него с официальной фотографии в рамке, висящей на стене. Минутная стрелка часов перескакивает еще на одно деление.

Море и небо были окрашены в серый цвет с грязно-белыми пенными плавниками волн. Ливень вдалеке размыл отрезок горизонта. Прибой тяжко, ритмично бился о скалы Тунхамна.

— Вот и еще один праздник солнцестояния на Фагерё, — сказал Риггерт фон Хаартман, выглянув из окна старой полицмейстерской усадьбы. — Люди жгут костры, едят, пьют, танцуют… Впрочем, нет — танцы в этом году отменили.

Слышно, как полицмейстер ступает по дощатому полу гостиной, скрипит половица. Если он закроет окно или уйдет в другую комнату, мы не сможем разобрать его слов. К сожалению, не имеем права вторгнуться в его жилище — приходится довольствоваться подслушиванием. И то недолго — после надо спешить к гавани, посмотреть, что происходит там.