Один против судьбы - [32]
— Иду от соседей, — объяснил он Людвигу. — Кое о чем с Рисом посоветовались.
Людвиг радостно приветствовал учителя. Только немного испугался, что тот сумел понять кое-что из его исповеди, доверенной клавишам. Но у Нефе был такой вид, будто он не слышал ни единого такта. Только заговорил он несколько поспешно:
— Пришел посмотреть, как твой фортепьянный концерт подвигается!
Недавно молодой композитор начал новое сочинение. Для него уже давно не составляло труда написать фортепьянную партию, но теперь он должен был для фортепьянного соло написать оркестровое сопровождение. Дело очень сложное!
Они начали разбирать концерт по частям, проигрывали его на скрипке и на рояле, горячо спорили, но вот часы на городской башне пробили полдень.
Нефе вздрогнул:
— Мне пора домой, мальчик!
Он собрал вещи, взял шляпу и свои ноты, все время поглядывая в окно. И вдруг задержался. Будто что-то заметил снаружи.
На лавочке, прислоненной к стене дровяного сарая, полусидя спал Иоганн Бетховен, подняв голову вверх, полуоткрыв рот. Нефе нахмурился.
— Что это с отцом? — кивнул он в сторону Иоганна Бетховена.
— Дремлет на солнце.
— Это я вижу, — сердито ответил органист. — Ио что значат эти узоры на лице?
Людвиг вспыхнул:
— Это царапины. Это он шел домой ночью, нечаянно споткнулся, упал…
— «Нечаянно»… — с сарказмом произнес органист. — Похоже, будто ему драли лоб и лицо железной щеткой. А ты как ни в чем не бывало!
— Я? А что я могу?
Нефе отошел от окна и остановился прямо напротив Людвига.
— Ты торчишь в Бонне потому, что боишься оставить семью на произвол пьяницы!
Людвиг в замешательстве молчал. Органист неумолимо продолжал:
— Ты, конечно, знаешь, что отца отправляют на пенсию. Как же иначе можно с ним поступить? Это значит, что ему оставят не больше двухсот дукатов в год. И ничего больше. Вы с Каспаром уже ничего от него не получаете. А ему и Николаю этого хватит на прожитие, если он бросит пить. А чтобы покончить с этим, он должен покинуть Бонн, пока где-нибудь ночью не изобьют до смерти или не свалится в Рейн.
— Сколько я говорил с ним, просил… — глухо произнес Людвиг.
— А что от этого толку? И из-за него ты оставил мысль о поездке в Вену, к Моцарту!
Людвиг сверкнул глазами:
— Нет, не оставил! Я поеду в Вену, как только смогу!
— Но ты не сможешь покуда будет вот такое. — Нефе снова кивнул в сторону двора. — После обеда приходи к нам. Напишем просьбу.
— Нет, нет, — испугался Людвиг.
— Когда-то это должно произойти! Ты топчешься на месте, тебе только кажется, что ты идешь вперед. Ты что, решил навеки оставаться слугой его светлости? Я жду тебя к пяти часам. А если не придешь, можешь навсегда забыть дорогу в мой дом!
Нефе надел шляпу и вышел не простившись.
В конце дня Людвиг сидел за столом в комнате Нефе и беспокойно вертел в руках перо. Перед ним лежал чистый лист бумаги. А маэстро шагал по комнате молча, разгневанный. Этот упрямец отказывается до последней минуты!
— Пиши, что я тебе буду диктовать, дома перепишешь начисто.
Он снова прошелся по комнате и начал диктовать:
— «Его высокородному Высочеству, наидостойнейшему архиепископу…» Тьфу!
— Этотоже писать? — прозвучало насмешливо.
— Пожалуй! — крикнул Нефе. — Не могу представить, как может разумный человек терпеть такую отвратительную лесть! Пиши дальше: «… наидостойнейшему архиепископу и курфюрсту святой Римской империи, нашему наимилостивейшему духовному отцу и владетелю…» Тьфу, трижды тьфу! Как я ненавижу всякую лесть! Да еще если человек, наползавшись на брюхе, получает в результате ответ: «В вашей просьбе отказано»!
— Зачем же мы тогда пишем?
— Затем, что твою просьбу курфюрст не отвергнет. Последний лакей в княжеском дворе понимает, что она серьезна и разумна. Так продолжаем: «…Преданный придворный музыкант Вашего княжеского Высочества Людвиг ван Бетховен позволяет себе покорнейше просить…»
Перо скрипело. Пишущий все вздыхал. И когда дошли до просьбы, чтобы, помимо выплаты семье половины сохраненного Иоганну Бетховену жалованья, дать ему указание о том, чтобы он выехал для проживания в окрестности Бонна, Людвиг поставил перо в чернильницу и закрыл лицо руками:
— Маэстро, я не могу!
— А я могу, — твердо произнес Нефе, схватил перо и быстро вписал роковые строки. — Вечером все это перепишешь как можно красивее, а завтра передашь в канцелярию!..
Дома Людвиг пережил еще тяжелые мгновения, обсуждая все это с отцом. Он считал нечестным так поступать с ним. Прошение к курфюрсту не стал показывать, но рассказал о его содержании. Опустившийся княжеский тенорист смотрел на сына непонимающе, как будто его мозг от непрестанного пьянства окончательно иссох.
— Но ты этого все-таки не сделаешь, — вяло протестовал он, но в конце концов смирился и, заикаясь, повторял: — Как знаешь, Людвиг, как знаешь! — Он был даже доволен, что по крайней мере половина жалованья будет полностью в его распоряжении и он окончательно освободится от забот о семье, которыми и без того не утруждал себя.
Просьба была передана в княжескую канцелярию, но там застряла в столе какого-то чиновника.
— Сейчас много забот с восстановлением театра, — отвечали Людвигу. — О жалованье музыкантов будем думать осенью. Тогда уж всё за одно…
Второй том новой, полной – четырехтомной версии воспоминаний барона Андрея Ивановича Дельвига (1813–1887), крупнейшего русского инженера и руководителя в исключительно важной для государства сфере строительства и эксплуатации гидротехнических сооружений, искусственных сухопутных коммуникаций (в том числе с 1842 г. железных дорог), портов, а также публичных зданий в городах, начинается с рассказа о событиях 1842 г. В это время в ведомство путей сообщения и публичных зданий входили три департамента: 1-й (по устроению шоссе и водяных сообщений) под руководством А.
В 1940 году в Гааге проживало около восемнадцати тысяч евреев. Среди них – шестилетняя Лин и ее родители, и многочисленные дядюшки, тетушки, кузены и кузины. Когда в 1942 году стало очевидным, чем грозит евреям нацистская оккупация, родители попытались спасти дочь. Так Лин оказалась в приемной семье, первой из череды семей, домов, тайных убежищ, которые ей пришлось сменить за три года. Благодаря самым обычным людям, подпольно помогавшим еврейским детям в Нидерландах во время Второй мировой войны, Лин выжила в Холокосте.
«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дневники Максимилиана Маркса, названные им «Записки старика» – уникальный по своей многогранности и широте материал. В своих воспоминаниях Маркс охватывает исторические, политические пласты второй половины XIX века, а также включает результаты этнографических, географических и научных наблюдений. «Записки старика» представляют интерес для исследования польско-российских отношений. Показательно, что, несмотря на польское происхождение и драматичную судьбу ссыльного, Максимилиан Маркс сумел реализовать свой личный, научный и творческий потенциал в Российской империи. Текст мемуаров прошел серьезную редакцию и снабжен научным комментарием, расширяющим представления об упомянутых М.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.