Один против судьбы - [18]

— Не горячись, Людвиг! Какой от этого будет прок? Отнимешь у семьи сто пятьдесят дукатов, а она нуждается в них. И мне ты только хуже сделаешь. Господа бы очень порадовались: «Посмотрите, Нефе натравил на нас молодого Бетховена! Воспользовался неопытностью строптивого мальчика. Гоните его за это с должности!»

— Но что же мне делать, маэстро? Мне так стыдно перед вами!

— Да чем же ты виноват? Если ты хочешь помочь мне, делай вид, что ничего не знаешь об их намерениях.

— И допустить, чтобы они вас выгнали? С двумя детьми и женой!

— Этого не случится, мальчик! В Бонне еще есть люди, которые объяснят князю, что во всех немецких землях не найдется чудака, кроме Нефе, который за четыреста дукатов будет дирижировать оркестром, играть в нем, ставить оперы, писать тексты и вести канцелярию.

Людвиг задумался. Если приказ еще не обнародован, может быть, и в самом деле не все потеряно. И сразу Людвигу стало легче.

— Маэстро, — сказал он, вздохнув с облегчением, — я пойду к госпоже Брейнинг и все расскажу ей. Вы знаете ее? Она удивительно добра и очень мне помогла.

Органист не был против, и Людвиг быстро откланялся и выбежал из квартиры. На душе у него было тяжело. Как долго он мечтал, чтобы ему платили за его труд! Изо дня в день он только и ждал, чтобы ему положили хотя бы маленькое жалованье.

Деньги обладают таинственной силой. Они способны даже вызвать улыбку на скорбно сжатых устах матери. Но он не смеет принять эту плату, когда ему установили ее! Эти сто пятьдесят дукатов — тридцать серебреников наивному младенцу за то, что он всадит нож в спину своему учителю!

А князь сэкономит на этом двести пятьдесят дукатов в год.

Так безжалостно была растоптана его радость. Но еще стоит на площади волшебный дом. Там сумеют снять камень с его души!

Людвиг бывал там все охотнее. Никогда до этого у него не было друзей среди детей. Он жил и трудился, как взрослый. Многого он достиг, но заплатил за это бесчисленными детскими радостями.

Недавно Нефе отдал напечатать его новые фортепьянные пьесы. Но, разумеется, сочинителю и княжескому музыканту совсем не удавалось побегать по берегу и поиграть со сверстниками в солдат и разбойников. Временами, бывая с детьми Брейнингов, Людвиг превращался в беззаботного подростка. Он бегал с ними в саду, но когда их новый друг садился за рояль, они становились серьезными и словно взрослели. Казалось, что они понимают, о чем он рассказывает им своей игрой.

Людвиг чувствовал, что они восхищаются им, и, пожалуй, впервые в жизни, это радовало его. Славы и оваций он немало видел с детства и привык к ним. Но признание маленьких друзей ценил по-особому. Он наблюдал их прекрасные манеры за столом, их благовоспитанность. Там, где он в растерянности мрачнел и краснел, юные Брейнинги улыбались, участвовали в беседе свободно, весело и без малейшего смущения.

Иногда он ловил себя на том, что сделал неловкость. Но стукнуть дверью, поскользнуться на блестящем паркете, зацепиться за край ковра — это еще куда ни шло. Хуже, когда он забывал поблагодарить, или отвечал отрывисто, или, разговаривая, жестикулировал так, что какая-нибудь гостья, сидящая поблизости, отодвигала от него посуду.

— Я такой неловкий, но у нас дома не обращают внимания на громкий разговор или разбитую чашку, — оправдывался он, покраснев, когда опрокинул чашку с чаем.

Дети в этот раз были в школе, и он один сидел с хозяйкой дома за чайным столиком. Она не выговаривала ему, но и не уверяла, что в этом нет ничего плохого. Она промолчала, убрала движением руки упавшую на лоб прядь и с материнской снисходительностью взглянула на него своими карими глазами.

— Человек должен учиться всему, Людвиг! Ты поймешь это, когда овладеешь искусством общения с людьми.

Мальчик сидел совершенно расстроенный. Горничная вытирала остатки чая на ковре, а госпожа Брейнинг незаметно оценивала его коренастую фигуру, с плечами широко развернутыми, как у деревенского паренька. Чувствовалась в нем какая-то добрая сила, но ловкости ему недоставало. Когда девушка выскользнула из комнаты, хозяйка пошутила:

— Ты немножко походишь на медведя, который учится ходить на задних лапах.

Людвиг принял шутку весело. Медвежья сила — это почти похвала! А медвежья неповоротливость — он и сам знал это за собой.

Госпожа Брейнинг, поняв, в какой нелегкой обстановке живет он в семье, быстро приохотила Людвига приходить в ее дом каждый раз, когда его что-то угнетало или если хотелось с кем-нибудь поделиться радостью.

И Людвиг приходил. С отцом он не был близок, хотя и любил его, несмотря на все тяготы, которые тот приносил семье. А мать доброго, но слабого характера, была плохой советчицей в горестях, которые то и дело одолевали четырнадцатилетнего мальчика. Вот и сейчас он шел сюда со своей бедой. Но то, с чем он пришел сюда, уже не было новостью.

— Все это мне уже известно, — сочувственно отозвалась хозяйка дома. — Но самые темные тучи над головой Нефе уже рассеялись. Уволен он не будет, но ему предложат половинную плату.

Людвиг резко тряхнул головой.

— Половину! За все, что он делает! И эту сэкономленную половину хотят платить мне! — Он вскочил как ужаленный, порываясь сразу же бежать в замок.