Один против судьбы - [13]

Что же будет с музыкантами? Знаменитый итальянский капельмейстер Луккези уже уехал из города. Крысы покидают тонущий корабль! Из княжеского оркестра будут уволены лишние. Людвиг знал, что его отец один из самых ненужных. Ему сорок лет, и он теряет голос. Растрачивает его в кабачке, расплачиваясь пением за возможность выпить. Если отец потеряет службу у князя, на что будет существовать семья? «Если бы прежний курфюрст не умер, я по-прежнему приносил бы маме каждый месяц хотя бы по десяти дукатов», — думал мальчик, глядя в темноту. Уже два года, как Людвиг состоит в штате княжеского оркестра. Только в списке стоит неприятная пометка: «Без жалованья». Он так надеялся, что ему начнут платить, хотя бы немного! Но теперь на что надеяться, если новый властитель так прижимист?

Если бы ему платили хотя бы сто марок в год! Тогда мама не была бы такой печальной. Ведь она нередко ложится спать голодной, поделив ужин между младшими. А у них желудки бездонные. Как она похудела и как бледна… Неужели отец этого не замечает? Но как только мысли мальчика обратились к отцу, шум на улице сразу привлек его внимание. Уж не отца ли это голос раздается громче всех? Он выглянул из окна. Прислушался. Там гулко раздавалось несколько грубых голосов, и среди них один звенел, как комариный писк. Это отец! Хмельной, он заблудился и не может найти свой дом. Людвиг быстро спрыгнул с подоконника. Расставив руки, он крался по квартире, стараясь не споткнуться. Только бы не разбудить маму… Добрался до комнатушки, где спали младшие братья.

— Каспар, проснись, Каспар! — тряс он спящего ребенка, но десятилетний паренек спал самозабвенно. Он что-то бормотал, руками отталкивая брата, и никак не просыпался.

Старший брат долго тряс его за плечо, и тот наконец отозвался плаксиво:

— Что тебе?

— Папа на улице! Пойдем за ним. — Людвиг не говорит, что отец пьян. Ему стыдно перед братом, стыдно перед окружающей их тьмой. — Не надевай чулки, быстрее, быстрее! — шепотом подгонял Людвиг брата. Довести отца до дому, раздеть и уложить на старой софе в кухне — это одна задача. Другая, более трудная, — не разбудить мать. Поэтому Людвиг берет с собой помощника.

Выбежали на улицу. Каспар дрожал:

— Брр, холодно!

Но темная июньская ночь тепла. Каспар дрожит спросонья и от волнения.

…И снова мальчик не смыкает глаз, хотя отца он уложил и благодарно погладил по голове брата. Людвиг сидел на краю постели, глядя в темноту широко открытыми глазами. Волнение улеглось, он успокоился. Стражник, конечно, заявит жалобу. И будет плохо. Отец бранился, сын вырывал его из рук блюстителей порядка. Музыканты достойнейшего архиепископа не смеют так вести себя. А новый курфюрст, конечно, будет печься о чести своего двора пуще прежнего. Ночной скандал, оскорбление стражи — почему он должен терпеть этого безголосого тенора? Иоганн Бетховен, ты сам выкопал себе могилу! И твой сын, органист без жалованья, пусть убирается с тобой. Что можно ожидать от него в будущем, если он в четырнадцать лет разбойничает вместе со своим родителем?

Когда он забылся тяжелым сном, всё те же мысли мучали его сознание: что будет дальше? Что же будет? Отец не найдет в Бонне другой службы. Все знают его жалкую слабость. Переехать куда-нибудь, как другие артисты и музыканты? Но для этого нужны деньги. А Бетховенам никто не одолжит ни гроша.

— Если бы Нефе мог, он бы защитил меня. Он любит меня… — шептал в забытьи мальчик.

Но Нефе сам висит на волоске. Это известно в городе каждому. Говорят, что он едва ли не первым будет уволен новым архиепископом. Он протестант, и это страшный грех. Что нужно горбатому иноверцу при дворе католического архиепископа?

Нет, на этот раз Людвиг не может обратиться к своему учителю. Безмерно несчастный органист! Ему нужно думать о своей судьбе. У него и своих забот хватает.

И все-таки ранним утром мальчик уже был на пути в церковь, где Нефе играл на органе во время ранней мессы. Людвиг протиснулся в самый дальний и темный угол пропитанного сыростью храма. Он мог бы подняться на хоры, там было его место. Сотни раз он заменял своего учителя во время утренней службы, а бывало, что сидел за органом по целым неделям, когда курфюрст брал с собой Нефе в дальние поездки. Но сегодня, со своим измученным, пожелтевшим лицом, он не отважился подняться туда. До конца службы, пока не умолкли последние звуки мессы, он ждал на сумрачной лестнице.

Холодом веяло от каменных стен, и на душе у него был холод. Охваченный отчаянием, мальчик начал молиться, но вскоре украдкой выскользнул из церкви.

Нет, он не может взвалить на Нефе свое отчаяние! У Нефе семья — жена и две маленькие дочери. Возможно, что завтра они тоже останутся без куска хлеба.

Людвиг шел по улице задумавшись. Может быть, пойти и попросить двух тех стражников? Ну нет, они бы высмеяли его. А может быть, пойти к бургомистру? Однажды он играл в концерте в его доме. Нет, парень, тебя туда не пустят. Большой барин не принимает ничтожных просителей. А может быть, попробовать к самому архиепископу проникнуть? Говорят, у него доброе сердце. Он брат императора Иосифа Второго, а он будто бы способен сжалиться над крестьянином. Но на улице архиепископа не встретишь. Нужно идти во дворец и просить господ ниже рангом, чтобы допустили. А они скажут: «Куда же ты лезешь, юный мавр? Ты хочешь клянчить о снисходительности к своему отцу, этому пьянчужке, певцу без голоса? Такого просителя мы к архиепископу не допустим».