Один на один с государственной ложью - [3]

От него не укрылась особая ситуация советской семьи, но он не понял ее и описал вполне позитивно: «Семья в Советском Союзе не является ни единственным, ни даже главным уполномоченным общества по воспитанию детей. Прямая ответственность возлагается здесь на другой социальный институт – детский коллектив» (с. 11). Нелепость о прямой ответственности детского коллектива за воспитание комментировать не буду. Но то, что у советской семьи была отнята значительная часть воспитательных полномочий, – это замечено верно, хотя выражено очень наивно.

Вероятно, Бронфенбреннер совсем не понимал, что такое государственная идеология и страх перед репрессивной машиной государства. Советские родители не имели права передавать детям свое реальное понимание общества, в котором они живут и трудятся. Строго говоря, они вообще не имела права на собственное миропонимание. Такое право безраздельно принадлежало партии, государству, идеологии. Каждый ребенок в этом смысле был полной собственностью государства. Родители сами вынуждены были следить и принимать меры, чтобы дети оставались в идейной государственной собственности. Простодушное замечание ребенка могло оказаться нечаянной антисоветчиной – и подвести всю семью. Педагоги были обязаны следить за болтовней учеников, вести учет неосторожных высказываний и проверять идейную атмосферу в семье. Парадокс состоял в том, что родители-коммунисты тоже не могли передавать детям свои непритворные коммунистические убеждения – из-за двух непреодолимых препятствий. Первым был дубовый и кондовый язык. Другого языка у коммунистической идеологии не существовало, а искать иной, подходящий для живого разговора с ребенком, было опасно. Отклонение от языка стало бы и отклонением от идеологии. Но еще важней было второе препятствие. Искренний разговор на политическую тему был невозможен в принципе, потому что пропаганда резко расходилась с объективной реальностью. Вижу одно, слышу другое. Если бы родители допустили, чтобы ребенок, а тем более подросток обсуждал вместе с ними внутреннюю и внешнюю политику партии, бывших и нынешних «вождей», прошлое и настоящее страны и семьи, если бы разрешили ему расспрашивать и задумываться об этом, то критика сакральных персон, действий и эмблем становилась неизбежной. Поэтому в советских семьях все политическое было табуировано. Родители предписывали детям молчать и не думать «об этом», а высказываться только по требованию уполномоченного лица (воспитателя, учителя, пионервожатого) и только теми словами, которые были заучены прежде. Обычно такое предписание было негласным, оно вытекало из всех условий взаимодействия родителей с детьми, но иногда старшие прямо этого требовали. В своих откровенных воспоминаниях педагог Леонид Лопатин рассказывает, что в пятидесятые послесталинские годы отец с матерью «постоянно напоминали детям (нас было шестеро) „говорить, как в школе велят, иначе нашего папку посадят“» (Леонид Лопатин. Советское образование и воспитание, политика и идеология в 55-летних наблюдениях школьника, студента, учителя, профессора. – Кемерово: КемГУКИ, 2010, с. 40).

Наивный Бронфенбреннер, впервые приехавший в Советский Союз как раз в конце пятидесятых, этого не знал. Советские психологи Божович и Кон несомненно знали. Но в своих послесловиях они изобразили советское воспитание абсолютно безупречным. Целиком поддерживая восторги обманутого психолога, они спорили с ним всякий раз, когда его посещало сомнение. Так, в связи с воспитанием в коллективе Бронфенбреннер задумался о конформизме. Но Игорь Кон строго ему указал, что наше отношение к конформизму «однозначно отрицательное» (с. 159), ибо конформизм – это приспособленчество, а мы воспитываем «критически мыслящих и способных занимать самостоятельную позицию личностей» (с. 159). Лидия Божович пресекла попытку усомниться в полномочиях советской семьи, осудив коллегу за «путаницу». Никто не снимает с советской семьи ответственность и заботу, настаивала Лидия Ильинична, но нельзя же запирать детей в узкий семейный мирок. Скоро ребенок «выходит в широкий мир общественных отношений», поэтому только воспитание в коллективе и через коллектив позволяет сформировать у него «лучшие качества человека и гражданина» (с. 149).

Конечно, встает вопрос, кого они обманывали. Прежде всего зарубежных педагогов и психологов. Это понятно. Но кого еще? Партийное руководство? Или самих себя тоже?

Сегодня Сергей Кара-Мурза с пафосом ссылается на Бронфенбреннера, уверяя, что советская школа такой и была, как ему померещилось. «Сильное желание учиться, готовность служить народу», «безоговорочная дисциплина», «развитие способности к сотрудничеству», «подобие семьи», «нежная дружба» и т. д. (Сергей Кара-Мурза. Советская цивилизация. – М.: Эксмо. Алгоритм, 2011, с. 649, 650, 662). Идеолог наших дней аккуратно забыл только одно утверждение обманутого и обманувшегося американца: будто самыми примерными и правильными детьми были воспитанники школ-интернатов.

Проблема заключается еще и в том, что мы не знаем, каких результатов хотела добиться власть. Вряд ли кто-то поверит, что коммунистический режим на самом деле