Один на один - [18]

– Да кто же вас упрекает в нечестности?.. – опять попытался встрять Савелий Сергеевич, но Толик сделал умоляющие глаза, и Профессор замолчал. Он еще не привык к шестаковским монологам «за жизнь».

– Э… – Миша порылся в карманах, достал пачку сигарет, несколько секунд задумчиво смотрел на нее, потом снова убрал. Продолжение следовало: – Включаю тут недавно телек. Ежкин кот! Жуткая бабища хвастается, как она мило животных защищает! И шубы натуральные не носит, и мяса не ест… Потом сказали: оказывается, это Брижжит Бардо! Делать старой дуре нечего! Хоть так, а на экран вылезла. И что? Ладно, фиг с ними, с шубами, хотя… насчет кроличьей ушанки я бы с ней поспорил… А вот насчет мяса – извини-подвинься! Во-первых, я без мяса ноги протяну. А во-вторых – какого черта? Почему мне корову должно быть жальче, чем картошку? Растения – они ведь тоже живые? А, Профессор? Если морковка на меня не глядит печальными глазами, значит – ничего, можно хавать?

– Слушай, – не выдержал Толик, – ты нас совсем запутал. Брижжит Бардо-то тут при чем?

– Не знаю, – выдохся Миша, – просто не верю я им. От обжорства это у них, не от души…

Все немного помолчали, а потом Мухин, похлопав глазами, непонятно к чему задумчиво произнес:

– А я читал, что в Китае самый большой деликатес – это мозг живой обезьяны.

И снова все промолчали, а Профессор заметно содрогнулся.

Увлекшись разговором, все так и ехали вместе. Автоматически пересели на автобус, снова зашли в метро на «Лесной».

– Муха, – съехидничал Шестаков уже на подъезде к «Чернышевской», – ты это по рассеянности так далеко заехал или кого-то из нас домой провожаешь?

Толик покраснел как рак. Обычно он, ничуть не стесняясь, мог зарулить к Мишке – и посидеть-поболтать, и поесть, да и переночевать. Но сейчас, видимо, в присутствии СССР, Мухин ужасно засмущался и залепетал что-то невразумительное про забытые ключи, вредную соседку и чье-то мусорное ведро. Следом и Профессор, моментально почувствовавший неловкость, зарделся и тоже забубнил какую-то светскую чепуху:

– Толя, если вам… я подумал… негде ночевать… У меня, правда, только одна комната, но большая… пожалуйста, не стесняйтесь…

Все это сильно смахивало на дурной провинциальный водевиль. О чем Шестаков и не преминул сообщить исполнителям дуэта. Причем в грубой форме. Сам же захохотал, хлопнул Толика по спине и добродушно сообщил Профессору:

– Не волнуйтесь вы так, Савелий Сергеевич. Это Муха прибедняется. Есть ему где ночевать, есть. Сейчас приедем ко мне, выдам ему сосисок с пивом, дежурную раскладушку… Все путем! А к вам… Ну как же можно? Мухин знаете какой беспокойный постоялец? Он телевизор полночи смотрит, курит, как паровоз, а потом кашляет, как чахоточный… А у вас Матильда – в положении, ее нельзя беспокоить.

СССР до самого дома анализировал Мишины интонации, но так до конца и не понял, чего там было больше – издевки или простецкого юмора.

Глава пятая Миша

– Вот она. Смотри.

– Вижу. – Шестаков придвинулся поближе к телевизору.

Темное пятно в углу экрана зашевелилось, и прямо на Мишу вдруг глянули блестящие крысиные глаза. Тварь пошевелила усами, поводила носом туда-сюда, будто позируя. Потом, решив, что неведомые зрители вполне насладились этим зрелищем, спокойно направилась вдоль узкой платформы. «Девяткино». Конечная станция. Именно там поезда стоят совсем рядом. А это как раз та узенькая платформа между ними, по которой обычно проходят машинисты. «Так, так, голубушка, – подумал Миша, – и что тебе здесь понадобилось?»

Таймер в углу показывал 6.02 сегодняшнего утра. На пассажирской платформе стояло человек пять, все – довольно далеко от камеры. Крысу никто не замечал.

Изображение чуть-чуть дрогнуло, и тут же на экране появился вышедший из тоннеля поезд. А поскольку запись велась сразу с двух видеокамер, то во втором телевизоре поезд въехал снизу прямо в кадр. Крысу, похоже, ничуть не побеспокоил шум (Миша с Толиком его тоже не услышали – съемка шла без звука). Она спокойно двигалась вперед. Мише на секунду стало не по себе от такой уверенности, если не сказать наглости, обыкновенного грызуна. Пришлось срочно освежить в памяти научно обоснованные доводы Профессора – дескать, и зрение у крыс очень слабое, а значит, не то что позировать, а и просто заметить видеокамеру она не могла. Поезда не испугалась – так небось не один десяток поколений родился и вырос под стук колес. Среда, так сказать, обитания… Но мороз по коже все равно продирает. И злоба поднимается – голыми руками бы душил!

– Подожди, я кассеты переставлю, так лучше видно будет, – засуетился Толик, останавливая запись, – все ведь на том конце платформы случилось.

Мухин ловко манипулировал кнопками видеомагнитофонов. Теперь на левом большом экране крысу было почти не разглядеть, если не знать точно, что она шагает вдоль платформы.

Да, на Центр управления полетами скромная двухкомнатная «хрущевка» похожа мало. Стараниями мадам Петуховой две видеокамеры круглосуточно снимают все, что происходит на платформах «потенциально опасных» станций – от «Девяткино» до «Площади Мужества». А вот просматривать приходилось пока так: слева стоял приличных размеров «Sharp», а справа – увы, пока только музейного вида «Волхов-2» с экраном чуть покрупнее современных электронных часов. Носатая каждый раз клянет себя за забывчивость, но второй нормальный телевизор так и не привозит. Этот ископаемый «Волхов» – местный, в смысле – хозяйский. Когда Шестаков с Петуховой искали квартиру под штаб «Выборгских крысоловов», плотный краснолицый старикан со смешным отчеством Ардальонович горячо убеждал их, что лучше и дешевле квартиры они нигде не найдут. Особенно убедительно звучали аргументы: «А мебель? А холодильник? А телевизор?», приводимые с непередаваемым одесским акцентом.