Один - [45]

И миры огласились вселенским плачем и стенаниями. Рыдали женщины, кто жалея Бальдра, кто оплакивая собственный ворох несчастий. Утирали слезы воины, глядя на подрастающих сыновей – им скоро уступать место в боевой дружине, скоро в другие руки передавать меч и копье.

Захлебывались в рыданиях молоденькие девушки, легкие и на смех, и на слезы.

Плакали несмышленые младенцы лишь оттого, что видели и слышали слезы баюкающих их матерей.

Только до пещеры в горах, где, никому не ведомая, обитала изгнанная из Асгарда валькирия, приказ Хель не дошел. До Йоханны вести и звуки стороннего мира доходили лишь с редкими посещениями аса Локи. А он-то и не собирался делиться с валькирией новостями, касавшимися Фригг и ее забот.

В означенный Хель день Йоханна с утра туманилась. Часто задумывалась, уронив на колени забытое рукоделие. Смотрела на узкую полоску побережья с кусочком моря в разрезе между скалами. Редкая птица да изменчивость волн – вот и все удовольствия. Но Йоханна довольствовалась малым.

Ей хватало немудреных занятий, дней, сменяющих друг друга с неизменным постоянством. Иногда Йоханна пела: неуверенным и рвущимся, но приятным голосом.

Случайно услышав это пение, его принимали за горное эхо – ни ванам, ни людям Йоханна не показывалась. А великаны, в чьих владениях поселил валькирию ас, такую кроху и не рассмотрели бы, даже застигнув.

Так и получилось, что, отрезанная от миров, девушка провела день вселенской скорби в обычных трудах. Вспомнив, немного поела. Снова смотрела на море – синий лоскут убаюкивал, завораживал. Неприметно Йоханна заснула. А когда подняла склоненную голову, солнце уже окунулось в море.

Когда же солнце покинуло миры, уйдя в другие земли за линией горизонта, душа Бальдра вспорхнула и улетела в Хель, чтобы там присоединиться к прочим – приказ Хель был не исполнен.

Материнский инстинкт подсказал Фригг правду.

– Йоханна? – страшно вскричала богиня, бросаясь в пространство. Не успели ее остановить, как Фригг была далеко.

Когда клубок памяти о прошлом и будущем Старая Хана размотала до последних событий, старуха скорбно вздохнула, откладывая историю миров в сторону, как отложила бы ненужное вязание.

Перед ней оставались еще два мира, которые прорицательница могла бы посетить. Но события распорядились иначе; с гибелью Бальдра время встало на дыбы.

И короб с несчастьями, стронутый с места неосторожным возницей, чуть качнулся. Крышка съехала – беды и горести мукой посыпались на события, историю и миры.

Неправда, что горе маленьких людей меньше, чем печаль великих. Но владеющий силой в горестях может причинить другим куда больше несчастий.

Внешне Один окаменел. Отдавал распоряжения. С кем-то говорил. По обряду предал тело сына очищающему огню. Снарядил отряд на поиски заплутавшей в мирах жены – Фригг, шагнув в пространство, словно в воду канула.

– Молодчина Один! Как держится! – шушукались за спиной великого, не подозревая истины. Держаться прямо Один заставлял черный металлический штырь, в который превратились его сердце, душа и умение радоваться. Черное нутро под плащом незаметно – но мрак, поселившейся в Одине после смерти сына, не давал ни секунды покоя. Толкал на безумства. Распоряжался делами и помыслами великого Одина.

Асгард присмирел. Выжидал.

Один, враз разучившись говорить, пользовался лишь короткими приказами.

Но любое горе, погребенное под пеплом времени, не так жжет – Один немного успокоился, привык к боли.

Тем более, жизнь миров продолжалась. А целый ряд происходящего требовал личного вмешательства и решений великого аса. Один потихоньку втягивался в ежедневную сутолоку, оттаивал.

Беспокоило то, что о Фригг по-прежнему не было вестей – на ее розыски вызвался Локи.

Тогда Один кликнул отряд диких охотников, оседлал восьминогого Слейпнира и, презрев запрет показываться асам среди людей, ринулся в Миргард – мир людей. Следом, распугивая ворон и небесных орлов, мчала орда диких охотников Одина. Мертвые воины, как влитые, держались в седле. За спинами по воздуху пластались плащи, – казалось, по небу летит черная стая огромных и хищных птиц.

– Великий, – Освин стиснул кулаки – руки дрожали. Лоб, усеянный бисером пота, горел. Черный шар, который юноша носил за пазухой, нагрелся и жег кожу даже через сорочку. – Какой же ты, несчастный, великий Один!

Ас, отвлекшись от воспоминаний, только тут вспомнил о назойливом соглядатае. Впрочем, Один лишь краешек событий показал Освину – все остальное рассказал парню черный шар.

Но Один и в дурном сне бы не представил, что простой смертный владеет сокровищем, которое и в пресветлом Асгарде все чаще становилось редкостью. Ас смотрел, пряча мысли в уголках губ. Потом, не выдержав, прыснул:

– Так, говоришь, жалко тебе меня? Занятый ты парень Освин – дважды рожденный! Недаром дракон так с тобой возился!

Кругом по-прежнему такой туман, что не разглядеть собственной руки. Один шагнул в него, тут же растворившись. Но через мгновение вернулся, ругаясь, на чем свет стоит.

– Ну, наглая старуха! Ну, ведьма! – шипел великий ас.

– Да что случилось-то? – Освин осторожно тронул аса за плечо. Один резко, будто ужалили, развернулся. Просверлил взором. Хмыкнул: