Один - [28]

– Дракон! – простонал Освин, снова зажмуриваясь.

– А как же, – охотно отозвалось зеленое существо с вытянутой клыкастой мордой. Голову чудища украшал кокетливый хохолок из птичьих перьев. – Дракон я! А ты, – посоветовал дракон, как ни в чем не бывало, – вместо того, чтобы валяться, хотя бы умылся.

– Этого не может быть! Это сон!

Перед глазами, кружась, всплывали картины первого боя, ставшего для Освина и еще многих последним.

Рассвет застал лагерь винилов в последних приготовлениях. Несмотря на сотни людей, укрытых в тени повозок, было тихо. Лишь слышался негромкий гортанный голос колдуна, отдававшего распоряжения своему помощнику, глухонемому мальчику лет десяти, да изредка коротко заржет лошадь, по тянув воздух ноздрями.

Наконец воин, отличавшийся от прочих роскошью расшитого мелким жемчугом плаща, рискнул бросить на колдуна косой взгляд:

– Старик, что молвят боги? Кому дарует Высокий победу?

Колдун не ответил, смерив воина презрительным взглядом, предпочитая при себе придержать мнение и о богах, и о недоумках, рискнувших выступить против вандалов. Вандалам покровительствовал сам Один, верховный ас – -у винилов не было ни малейшего шанса. Впрочем, колдун подозревал, после битвы среди воинов вряд ли кто останется в живых, чтобы призвать старика к ответу.

Но пока битва не началась, полагалось отработать положенную плату. Старик подтянул черную овцу со спутанными веревкой ногами. Животное хрипло дышало, безумно поводя темным глазом.

«И тут сплутовать решили», – мельком отметил про себя колдун: животное было старым и так собиралось в скором времени околеть. Но сделал вид, что жертвоприношение как раз во вкусе Великого Одина.

Сделал знак Мариусу. Мальчонка послушно выдернул из-за пояса рукоятку от кинжала. Встряхнул в воздухе – сверкнуло остро отточенное лезвие. Воины зароптали и попятились от заколдованного оружия. Колдун неприметно хмыкнул: этот трюк с выбрасывающимся лезвием всегда удавался. Впечатление и сейчас произведено должное.

А Мариус тут как тут. Вцепился в овечью шерсть, удерживая голову животного на сером гранитном валуне.

Взлетело вверх лезвие кинжала. Резануло воздух и, не замедляя мазок, вспороло горло овцы. Темно-красная кровь вначале ударила тоненькой струйкой. Края раны разошлись. Животное еще всхлипнуло, дернулось в агонии. Потом темный глаз закатился. Кровь из перерезанного горла стекала черной лентой и тут же впитывалась в песок.

– Великий Один! К твоему светлому престолу Хлидскьяльву взываю я, могущественный колдун и твой верный слуга! Взывают к тебе могучие воины винилы! Взывает праведный гнев на гнусных вандалов, коих время призвать к расплате! Ответь, Один! Ответь!

– Ответь, Один! Ответь! – взвыли, разрывая натянутый шелк тишины сотни глоток, привыкших скорее к брани и грубоватому хохоту, чем к коленопреклоненным моленьям.

От рева вздрогнули листья на деревьях и осыпались, словно в октябре. Испуганно шарахнулось по небосводу солнце.

А воины, обернув изрезанные ветрами и соленым морем лица к небу, вопили и бесновались, потрясая в воздухе копьями. Звон металла вклинился в сон Одина дребезжанием. Верховный ас поморщился. Рев с земли не смолкал.

– Да так они весь город перебудят, – разозлился Один, спуская на пол ноги и нашаривая сапог.

Выглянул в окно. Далеко внизу, на. земле, колыхалось черное море голов. Это было то, чего Один терпеть не мог: людская беснующаяся толпа, без единого человеческого лица, с одной искупленной мыслью на всех.

– Стадо! – брезгливо пробурчал Один, обуваясь и набрасывая на плечи плащ. – Безмозглое стадо!

А рев не смолкал, ширился, нарастал, ударяя спереди. Застав врасплох, накидываясь сзади.

Один в ярости окинул залу: чем бы швырнуть в недоумков. На глаза подвернулась погремушка Бальдра. Ас размахнулся и швырнул игрушку в клубящуюся толпу внизу.

– О! – шелестом долетел до небесного града благоговейный стон и умолк.

– Порядок! – ударил ас ладонью о ладонь. Но спать уже расхотелось.

Один окинул оком соратничков. Вчерашняя попойка для многих обернулась утренним похмельем и жестокими головными болями. Один проскользнул, переступая через спящих вповалку воинов, из Гладсхейма. После спертого воздуха жилища, пропитанного мужским потом и винными парами, утро показалось Одину райским рассветом. Он любил свой город, любил бродить в одиночестве по узеньким переплетениям улиц, свистом гоняя с черепичных крыш городских жирных голубей.

Фригг злилась:

– Когда ты бросишь это ребячество? Люди слагают о тебе песни, боготворят, рассказывают легенды о твоей мудрости и силе. А поглядел бы кто, что ты, словно несмышленыш, голубей гоняешь, то-то даров великим асам поубавилось!

– Куда тебе дары? – отмахивался Один. Но переспорить жену не удавалось.

Один и в самом деле не чувствовал себя ни мудрым, ни могущественным. Ему куда как забавней казалось самому научиться чему-то, чем волочь на плечах взваленную судьбой ношу.

Асгард просыпался с трудом. То из одной, то из другой двери жилищ вприпрыжку выскакивала раскрасневшаяся от сна физиономия и приседала в ближайшем кусточке, чтобы тут же уже вразвалку вернуться обратно.