Один - [41]

Минтай вздрогнул, взглянул на меня испуганно и враждебно – будто собирался накинуться. И я понял, что вранье его масштабнее.

– Нет никакого подполковника, – сказал я. – Не было его никогда. И дома с баней нет, и цветов, которые поливать надо.

– Как это нет? – не поверил Димка. – А зачем же мы сюда ехали?

– А потому, что скоро здесь появятся спасатели на танках, – зло проговорил я. – Нужно только немного подождать. Правильно я говорю, Михал Юрьич?

– Вы меня благодарить должны! – ощерился Минтай. – Видите же, как тут тихо! А остались бы в городе, и что бы сейчас с вами было? Да не было бы вас уже!

– Черт возьми, – едва слышно пробормотал Димка, глупо улыбаясь и по лбу себя хлопая. – А я уж намечтал, что тут целый арсенал. Поверил, что на всех хватит. Вот, думал, как же нам подфартило.

Он ударил Минтая – быстро и коротко сунул кулак в рыхлый живот, добавил справа в ухо. Я бросился их разнимать, но драки не получилось: Минтай сразу скорчился, хватая ртом воздух, а Димка, брезгливо на него посмотрев, отошел к окну и отвернулся.

В тот момент мне стало ясно, что нашей шестерки больше не существует. Команда распалась. Я мог сейчас собраться и отправиться в город на верную смерть – и никто не попробовал бы меня остановить. То же могли сделать Димка или Минтай – я не стал бы их задерживать.

В закрытую дверь тихо постучали – ногтями, кажется, – жуткий звук!

– Не заперто, – буркнул я.

На кухню заглянула Катя, сразу все оценила, поняла, но вмешиваться в мужские разборки не стала, только велела нам поторапливаться, потому что Таня совсем занемогла.

– Я завтра уйду, – объявил Димка, глядя в окно. – Заберу Олю и уйду. Брюс, ты со мной?

– Не знаю… А куда? Зачем?

– Оружие, – сказал Димка. – Провизия. Убежище.

– Хорошие слова, – отозвался я. – А если конкретно?

– Кирпичный завод. Дальше видно будет.

– Можете убираться сейчас, – подал голос Минтай. – И девчонку не забудьте.

– Уйдем, когда сами решим, – огрызнулся Димка. – А надо будет – останемся и тебя вышвырнем.

– Это мой дом!

– Расскажешь это в суде по месту прописки.

Минтай не нашелся, что ответить. Встал, отряхнул зад, скулу потрогал. Из электрического чайника слил в кружку остатки воды и долго ее тянул сквозь зубы, недобро поглядывая на нас.

– Переведем Таню наверх, – повторил я свое предложение, понимая, что, несмотря на все разногласия, вопрос как-то нужно решить.

– Наверху моя спальня! – вскинулся Минтай.

– Сочувствую Тане, – сказал Димка. – Ей придется терпеть твое соседство.

– Пусть идет за этот забор. В любой дом.

– А если там зомби?

– А ей не все равно? Скоро она станет такой же, как они.

– А ты уже такой же. Может, это тебя нужно к ним отправить?

– Хватит! – заорал я. – Что вы как с цепи сорвались?! Да какое вам, к черту, оружие?! Вы же перестреляете друг друга!

Стало тихо. Я понял, что крик мой был услышан и в каминной комнате. Смутился, боясь, что Таня могла весь наш разговор подслушать. Зашипел на Минтая и Димку:

– Идиоты. Да вы, может, сами завтра такими станете. Мы же все от Карпа заразиться могли. Он же на всех нас чихал и кашлял.

– Надо было сразу ко мне ехать, – пробурчал Минтай. – Я же говорил.

– Пусть девчонка поживет по-человечески сколько ей еще отмерено, – тихо сказал я. – Любой из нас может на ее месте оказаться.

– И все равно ее надо изолировать, – упорствовал Минтай и кашлянул, прикрывшись ладонью.

Мы испытующе на него посмотрели. Он не сразу понял, в чем дело, а когда сообразил, побледнел и замотал головой, пытаясь улыбнуться:

– Нет-нет! Это просто запершило! В глотке сохнет. Сегодня целый день так!

Он пощелкал пальцем себя по горлу, будто предлагал выпить.

Губы его тряслись и кривились.

* * *

Мы устроили Таню на втором этаже, в комнате, где из всей мебели были старая софа, тумбочка с журналами и скрипучий стул. Мы оставили ей свечи, светодиодный фонарик, бутылку с горячей водой, шоколадный батончик и три теплых одеяла. Укутывая дрожащую девушку, я приговаривал, что ей нужно отдохнуть в тишине, что она просто заболела, и ей необходимо отлежаться. Я обманывал ее, а она обманывала меня, делая вид, что верит каждому моему слову, кивая и слабо улыбаясь.

Мы заперли Таню на ключ. Но я еще несколько раз приходил к ней, приносил теплую грелку и горячую еду, аспирин и парацетамол, чай с лимоном и бумажные полотенца. Каждый раз вместе со мной наверх поднималась Оля. Стараясь развлечь Таню, мы наперебой рассказывали про добермана, отзывающегося на кличку Шарик. Вместе удивлялись, как он сумел найти нас. Сообщали, что устроили кобеля в сарайчике с дровами и садовым инструментом, накормили баландой с хлебом и овсяной кашей – он жрал, как теленок.

Таня слушала нас и засыпала.

А мы спускались в комнату с камином и тихо докладывали, что изменений пока нет.

Всем было ясно, какие изменения мы имеем в виду.

И каждый боялся обнаружить какие-либо изменения в себе.

Этот страх не оставлял нас очень долго. Даже сейчас, когда уже столько лет минуло и все, вроде бы, закончилось, он подспудно живет во мне. Стоит мне простудиться сильнее обычного, и он тут как тут – шепчет: «А вдруг ничего не закончилось? Ты один остался, ты последний – вот после тебя все и прекратится…»