Один - [39]

– Вот пусть и дальше не приходит, – сказал Димка. Он сделал пару глубоких торопливых затяжек, выбросил недокуренную сигарету и протянул мне руку:

– Ты извини, что я так жестко… Просто… – Он дернул плечом, не зная, как объясниться.

– Да все понятно, – сказал я и пожал ему руку.

– Ну, замечательно.

Мы смотрели друг другу в глаза, улыбались. Но нам обоим было ясно – в том, что сейчас произошло, не было ничего замечательного. Мы словно бы разбили нечто ценное, очень редкое и хрупкое, то, что всегда было с нами, к чему мы привыкли и на что уже не обращали внимания – пока оно не разбилось.

– Если хочешь, – сказал Димка, – я помогу тебе вернуть Катьку.

Я помотал головой:

– Не надо.

Мы вышли на улицу – вроде бы вместе, но каждый сам по себе. Осмотрелись, встав на дороге. Было тихо, как в деревне: лишь галки гомонили, вороны вскрикивали да тренькали синички. Голые деревья, в основном сливы и яблони, липы и клены, словно специально растопырили темные сучья, чтобы скрыть от нас происходящее в городе. Было видно только, как по небу в западной стороне стелется полосой черный дым.

– Может, нам все это снится? – тихо пробормотал я.

Надо было возвращаться, но мы словно ждали чего-то. Это потом Димка объяснил, что он свое «нутряное чутье» слушал, понять пытался, что его тревожит, себя проверял. Не знаю, сколько бы еще мы вот так простояли, если бы не визг, раздавшийся в доме, – его было слышно даже на улице.

Вмиг обо всем позабыв, мы ринулись назад: насквозь, от ворот к двери, проскочили гараж, рванули через лужайку, взлетели на крыльцо, ввалились в прихожую.

Визг уже прекратился. Мы сразу же бросились в зал с камином, почему-то уверенные, что кричала либо Таня, либо Оля. Но девчонки, испуганно на нас глядя, показали наверх.

– Сидите тут! – рявкнул Димка.

Пять секунд – и мы на втором этаже. В маленьком холле никого. Первая комната открыта, там пусто. Другая комната – где мы оставили Минтая и Катю – заперта.

Димка, не раздумывая, вышиб хлипкую дверь ногой, прыгнул в проем. Я был не столь решителен, но бросать товарища не собирался и перешагнул порог, готовый к чему угодно.

Но только не к тому, что увидел.

В комнате было сумрачно. Из всей мебели я успел заметить лишь кровать с горой подушек и одеял. На кровати стоял голый Минтай с тапкой в правой руке. Обернувшаяся простыней Катя топталась на полу среди ароматических свечек и ныла, словно у нее болел зуб.

Минтай угрюмо посмотрел на нас, прикрылся тапкой и сказал:

– Паук.

Я выругался, как никогда прежде не ругался.

– Ты убил его? – простонала Катя.

– Он, кажется, в кровать упал, – уныло сообщил Минтай.

– Ну вы даете, – выдохнул Димка. И, пятясь, меня за собой утаскивая, повторил с еще большим чувством:

– Ну вы, блин, даете!

Мы спустились в холл, где разогревшийся чугунный камин дышал приятным сухим теплом, и успокоили девушек, избегая подробностей. Я старался не смотреть на Олю, но почему-то из-за этого ощущал себя сволочью и предателем. Подсев к Тане, я негромко поинтересовался ее самочувствием. Таня, покашливая, сказала, что ей гораздо лучше. Отвечала она очень тихо и при этом как-то нехорошо косилась на Димку, будто боялась, что он услышит, – и я заподозрил, что она давно уже все поняла.

– Не переживай, – сказал я. – Ты поправишься.

Кажется, у меня не получилось произнести это искренне…

Минтай и Катя присоединились к нам минут через пять. Мы не ждали их так скоро, и Димка не удержался, съехидничал:

– Вас паук выгнал, да?

Минтай, не обращая на нас внимания, прошелся по комнате: в каждое окно заглянул, задернул шторы, зачем-то пощелкал выключателями, пару стульев к стенке подвинул, полено в камин бросил.

– Когда за оружием пойдем, Юрьич? – спросил Димка.

Минтай буркнул что-то – никто не расслышал, что именно.

– Отстаньте от него, – сказала Катя. – Он вас приютил, а вы все недовольны чем-то.

– Ну ни фига себе! – Димка присвистнул даже. – Вообще-то, это мы вас сюда доставили.

– А мы вас из машины вытащили, – ответила Катя. – Будем считаться, кто кому больше должен?

– Да твой хахаль даже паука прибить не может! – Димка ощерился, и мне показалось, что сейчас он высунет язык и начнет по-детски дразниться: «бе-бе-бе».

Таня вдруг засмеялась.

Я недоуменно посмотрел на нее – она содрогалась, сдерживая рвущийся толчками смех, задыхалась, давилась. Лицо ее покраснело, глаза закатились, крупные бисеринки пота выступили на лбу и щеках, на тонкой шее вздулись вены, на обкусанных потрескавшихся губах пузырилась розовая слюна – Тане было очень смешно, она буквально умирала от смеха.

Или…

Я схватил ее за плечи, даже через одежду почувствовал, какая она горячая, ощутил, как всю ее трясет. Мне стало страшно. И остальные тоже перепугались – я видел их омертвевшие лица и стеклянные глаза.

И вдруг Таня успокоилась. Она еще дрожала и покашливала – будто хныкала. Глаза ее обильно слезились, из носа текло. Но она уже справилась с приступом, преодолела слабость, подобралась, попыталась высвободиться из моих объятий.

Я отпустил ее. Она отстранилась, отвернулась от нас всех, рукавом утираясь, в какую-то тряпицу сморкаясь – я тут же вспомнил шарф Карпа.