Один из нас - [74]

Я повернулся к двери, и из-за нее появилась Хелена, которая выглядела лет на двадцать.

– Здравствуйте, миссис Томпсон, – поздоровалась она. Они с матерью обменялись взглядами. Не знаю, что сказали друг другу эти взгляды – и тем более не знаю, как мать догадалась, что Хелена здесь. Женщины по-другому смотрят на жизнь, им известно неведомое нам. Всем, кто считает, что мы с ними живем в одном и том же мире, следует протереть глаза.

Мать закрыла входную дверь, и мы прошли туда, где отец радостно вылавливал листья из бассейна. Усевшись в плетеные кресла, мы пили кислый лимонад и смеялись, пока я рассказывал родителям очередную ложь во спасение.

По-другому быть и не могло. Мне не хватило мужества признаться, что скоро я отправлюсь в тюрьму и, скорее всего, на длительный срок. Это было неизбежно, но я чувствовал, что сказать об этом следует как можно позже. Так лучше и для меня, и для них. Напишу им, когда придет время и когда им ничего не останется делать, кроме как смириться с этим фактом. Не имеет смысла говорить о несчастье до того, как оно случилось. Ведь тогда вместе с будущим рушится и настоящее.

Естественно, я мог бы отодвинуть все на какое-то время. Например, я могу не возвращаться в Лос-Анджелес, а ездить по стране. Вернуться к той жизни, от которой отказался; правда, в этом случае мне придется вернуться и к борьбе за выживание, а не к мечтам о больших деньгах. Я могу работать в барах и жить в мотелях, старея в их пустых комнатах, пропавших разлитым пивом и толчками, которые дезинфицируют для моего удобства и безопасности. Постепенно я превращусь из молодого бродяги в дряхлого бродягу, и тот начнет неизбежный долгий спуск в темноту. Я не в состоянии бороться со всем этим. Возможно, я потерял хватку, и у меня уже не было сил притворяться, что я приветственно машу руками, когда на самом деле иду ко дну. После того как я вновь встретил Хелену, вариант побега даже не рассматривался. Вопрос, который я задавал себе много раз, удостоился наконец ответа: да. Да, у меня было все, чего только можно пожелать, и я это профукал. Я уже один раз повернул куда надо и сбился с пути. Теперь я чувствовал себя участником крутой вечеринки, который к ее середине еще не успел напиться. Запал кончился, внезапно пришли усталость и меланхолия, и теперь сон – наиболее желанное и легко достижимое удовольствие.

Никто не спросил, что здесь делает Хелена. Она сидела на некотором расстоянии от меня и, изредка кивая, внимательно слушала, как мой отец рассказывает ей о пяти главных возможных поломках кондиционера, об их признаках и наилучших способах устранения. Как настоящая семья, мы сидели в саду старого мотеля, который всегда был для меня домом, окруженные пофыркивающими шлангами и звуками прибоя, шумевшего вдалеке. Я чувствовал, что вот такой жизнью жил всегда и что мое следующее воплощение будет вечно искать это место, потому что только тут я и могу существовать. Или недалеко отсюда. От дома.

Стало холодать, небо покрылось белой дымкой вечерних облаков. Потом, как раз в нужное время, мой отец пригласил Хелену посмотреть на что-то – возможно, на электрические щиты, его гордость, – и мы с мамой остались одни. Сидели молча, наблюдая за игрой света в бассейне. Над прибрежным течением стали формироваться грозовые облака – свет стал чище и таинственнее.

– Мам, – произнес я наконец, – не помнишь, когда я был маленьким, со мной не происходило ничего странного?

– Что ты имеешь в виду? – спросила она, сжав руки на коленях.

– Когда мне было лет восемь.

– Ничего не припоминаю, – ответила она, но мое сердце тут же забилось сильнее: она говорит неправду.

– Это случилось в воскресный вечер, когда ты работала в «Оазисе». Ты вернулась, папа спал, мы смотрели телевизор.

– Это похоже на сотню воскресных вечеров.

– Я сейчас говорю только об одном.

– Милый, прошло очень много времени.

– И с двадцать первого дня рождения папы тоже – и только попробуй сказать, что ты его не помнишь. Во всем, что касается нас с ним, ты – настоящая энциклопедия.

Она рассмеялась, пытаясь сменить тему. А я не отрываясь смотрел на нее.

– Мам, я нечасто это делаю, но сейчас я вынужден нарушить правила. Для меня это очень важно. Ты знаешь, что я имею в виду, и мне важно, чтобы ты рассказала, что знаешь.

Она отвернулась, лицо ее сморщилось. Последовала длинная, длинная пауза.

– А что произошло, по твоему мнению? – спросила наконец она.

– Не знаю, – ответил я. – Не могу вспомнить.

– Я все время боялась, что рано или поздно это всплывет, – заморгала она. – Надеялась, что нет. Но время от времени вспоминаю, и мне всегда было интересно, помнишь ли об этом ты.

– Долгое время я об этом не вспоминал. Вчера оно вернулось.

– Отец ничего об этом не знает, – быстро вставила она. – Я решила ничего ему не говорить. Ты же его знаешь. Он бы сразу разнервничался.

– По поводу? – осторожно поинтересовался я.

– В тот день я возвращалась поздно, – сказала она, подумав. – В баре устроили вечеринку ребята из Университета Гейнсвилла и здорово уделали помещение. Покупали бургеры только для того, чтобы бросаться ими друг в друга. Джед попросила меня помочь ей убраться, вот я и осталась. Потом я пошла домой.