Один из многих на дорогах тьмы… - [19]

И тогда я снял повязку с лица.

Она долго вглядывалась в меня, и голос её дрогнул, когда она спросила:

— Кто твоя мать?

— Аэна, дочь Лодаса.

И вдруг она засмеялась счастливым девичьим смехом.

— О радость! — сказала она. — Ты здесь, потерянное дитя, источник всех упований! О, наконец, ты здесь! — сказала она, — тот, о ком мы молились! Обличьем ты подобен отцу, но взгляд твой отмечен Ночью! Жива ли Аэна? — спросила она. — Какая земля вас укрыла?

— Такема, — ответил я неохотно. — Мать моя жива и блюдёт вдовство.

— Садись, мой мальчик, — сказала она, и сама опустилась в высокое кресло. — Как тебя нарекли, и какое имя ты носишь в страшном мире?

— Торкас, приёмный сын Вастаса.

— Рассказывай! — попросила она. — Что привело тебя в Ланнеран?

И я рассказал, как велел мне Он, что меня преследует неведомый враг. Я не могу себя защитить, потому что не знаю, кто он, и боюсь навлечь беду на Такему.

Она слушала, кивала и разглядывала меня; непонятное было у неё лицо: старое, но молодое. И голос у неё был свежий и юный, и я подумал: неужели он прав? Неужели это и есть мой враг — враг всех людей, что живут на свете?

— Торкас, — вдруг спросила она. — Что с тобой? Ты меня боишься?

Он не стал говорить за меня, и я ответил честно:

— Я не знаю, может быть, ты и есть мой враг.

— Нет, — сказала она, не удивившись. — Это не я. Я знаю, кому нужна твоя смерть, но я не знаю, как он себя называет и где он таится. Ты многое чуешь, — сказала она, — но ты ничего не знаешь. Есть очень древнее знание, Торкас, — ещё тех времён, когда Отец и Мать согласно правили миром, и ещё не разошлись пути людей и богов. Мы его сохранили, но непомерной ценой. Наша сила и власть кончаются за воротами храма. Никакое Зло не может ворваться в Дом — но мы бессильны против Зла за пределами Дома. Недаром мы ждали тебя, — сказала она. — Ты — единственный, кто может его победить. Пойдём, — сказала она, и горячей лёгкой рукой сжала мою ладонь. — Если ты и есть тот, кого мы ждём, для тебя зазвучит Оракул Ночи, и мы узнаем свою судьбу!

И она повела меня вниз, все вниз и вниз, по бесконечной лестнице из гладкого камня. Я насчитал две сотни ступеней, а потом перестал считать. Здесь стояла тьма, такая глубокая тьма, что в глазах мелькали зеленые искры.

— Не удивляйся, — тихо сказала жрица. — Здесь святилище Изначальной Тьмы, той, откуда пришли мы и куда уйдём. Торкас! — сказала она. — В Доме Матери много Тайн, но нет сокровеннее этой. Немногие могут сюда спуститься. И не все из немногих могут вернуться в Свет.

И Другой вдруг опять появился во мне. Он ничего не сказал, просто что-то в нас изменилось.

Лестница кончилась, а мы все шли в темноте, жрица вела меня уверенно, как при свете. А потом я услышал Голос.

Он был, как шум бегущей воды, как ветер, плачущий среди скал, как дальний звук боевой трубы. Он родился вкрадчивый, еле слышный, а потом вдруг обрушился на меня — громом, болью, холодом и огнём.

И снова Другой меня заслонил; он был вокруг, как стена, он все забрал: огонь и холод, и боль, но голос Тьмы просочился сквозь стену, такой прекрасный, такой зовущий, он обещал, он упрашивал, он молил, и я не мог… я пошёл за ним.

— Торкас! — отчаянно крикнул Он. — Торкас! Держись! — но я уходил, и он всей силой своей, всей своей волей не властен был меня задержать.

— Торкас, борись! — молил он, и я попробовал сопротивляться, но я не мог, голос Ночи был сильнее меня.

— Мама! — позвал я. — Мама! — и мир вокруг зашатался, и что-то огромное, тёмное рухнуло на меня…

Рёв разъярённого зверя — Безымянный понял, что он один. Чёрный удар раскалённой злобы — стены дрогнули и качнулся пол; жрица рухнула на колени, прижимая ладони к лицу.

Бог бушевал: он больше не защищался, он разил, он рушил, он убивал. Он был чёрное пламя, он был средоточие тысяч смертей, он разил прямо в сердце Великой Тьмы, и она исходила болью от страшных ударов, корчилась, поддавалась, отступала назад…

Все рухнуло, все погибло, уже ничего не исправить…

— Мать! — воззвала она. — Великая Мать! Смирись! Мать! — взмолилась она, — смирись, он тебя убьёт!

И святилище опустело. Только облако жгучего мрака, только боль…

— А! — сказал бог, — ты жива? Жаль. Ничего, ты скоро подохнешь. Подыхайте все, — сказал бог. — Не стоит моего мальчика ваш поганый мир…

Он замолчал, он уже уходил, и тогда она закричала.

— Бог! — кричала она. — Великий бог! Смилуйся! Пощади!

Но он только злобно засмеялся в ответ.

Она не сумела встать и поползла за ним.

— Боже! — кричала она, — погоди! Послушай, Мать говорит со мной! Боже! — кричала она. — Торкас не умер!

И он остановился.

— Бог! Мой великий бог, я не знала, что вас двое, и Изначальная Тьма разделила вас. Твой сын будет жив, если ты сумеешь уйти!

— Хороший совет! — прорычал он. — Чтобы уйти, я должен убить его тело!

— Нет! — сказала она. — Нет! Послушай, — сказала она, — я не знаю, что это значит. Слова лишь приходят ко мне, и я повторяю их. Мера за меру, — сказала она. — Мир спасённый за мир убитый. Ты — свой судья и палач, отдай же свой долг и отпусти себя на свободу. Ты получишь свободу, — сказала она, — а сын твой получит жизнь.