Один год в Израиле - [9]

-- Дай нам время, -- сказал муж, -- мы загерметизируем весь город.

Иногда по вечерам мы выходили из дома: прогуляться, пока не завыла сирена. Город был пуст. Днем люди еще ходили по делам, на работу, в магазины, а с наступлением сумерек заклеивались дома, и было дико и тревожно на пустынных улицах.

А потом прозвучал последний отбой, мы содрали пленку с дверей и окон. Она с треском отрывалась вместе с белой блестящей краской. Нам было наплевать. Мы распахнули все настежь, вымыли до блеска стекла и вдохнули свежий воздух.

Наступил Пурим, самый веселый и шумный праздник в Израиле. Праздник, когда в непьющем Израиле не только можно, но и нужно пить спиртное.

...Странное течение мыслей. Я писала о трудных наших буднях и вдруг рассказала, как мы пережили Бурю в пустыне. Но может, как раз и нет, не странно. То был короткий -- в месяц с небольшим -- миг напряжения. А жизнь продолжается, и напряжение не спадает. III

-- Слушай, -- сказала я, -- я хочу узнать эту страну.

-- Я тоже, -- услышала в ответ.

Но как же ее узнать? Успеем ли мы съесть пуд соли? Нам осталось не так-то много. Надо приезжать молодыми.

Никто не знает, сколько ему осталось. Всякий пуд начинается со щепотки.

На той земле, где мы родились и которую оставили, чтобы обрести свою исконную родину, на той земле мы любили ходить пешком. Пешком -- лесными тропами, вдоль рек, напрямик через степь (Господи, какие запахи в степи!). Любили ходить в горы. С палаткой и тяжелым рюкзаком за плечами.

Мы еще не знали да и сейчас не знаем, можно ли ходить по Израилю пешком, учитывая интифаду. Но неистребимое это желание -- узнавать окружающую тебя землю лицом к лицу, наощупь, а не из окна автобуса -- погнало нас сразу же по соседним городкам.

Городки были славные, ухоженные, более ухоженные, чем наш, плоские, прилегающие к морю, а наш -- в стороне от моря и взбирается в гору, равнинный только при въезде, у главной магистрали. Соседние городки были больше похожи на европейские: пошире улицы, среди улиц разбиты газоны, старых обшарпанных домов меньше, чем у нас. Мы иногда спрашивали себя: может, надо перебраться? Какая разница, где платить за съемную квартиру? Но никуда мы не перебрались, пообвыкли и даже стали считать, что наше -- лучше всех. В самом деле, гористый рельеф и обилие неухоженной зелени делают наш городок экзотичнее.

A потом мы задумали пойти пешком в Хайфу. Это был единственный раз, больше на такое безрассудство мы никогда не решались. Но тогда, в самое первое время нашей жизни в стране, жажда узнавать и жажда ходить были очень сильны, а страхи, вскормленные потом радио, прессой и разговорами, еще не овладели нами. Мы решили идти пешком в Хайфу и выбрали для этого шаббат.

Была зима, но день выдался жаркий, очень жаркий. Эта зима вообще была необычно теплой ц сухой. Путешествие было долгим и безрадостным. Мы шли по безлюдной дороге. Мимо, несмотря на шаббат, неслись и неслись машины, обдавая нас перегаром и пылью. И в том, как они проносились, нам слышалось высокомерное презрение к бредущим по дороге пешим людям. Мы знали уже, что говорят старожилы:

-- Пешеходы на дороге -- это русские.

И только однажды пожилой мужчина, притормозив около нас свое авто, пригласил нас сесть и сказал, когда мы разговорились:

-- Не русские, а из России. Но -- евреи!

Мы шли не в дальнюю лавку за чуть-чуть более дешевым мясом, хотя и это приходилось делать. Мы шли пешком, чтобы лучше увидеть страну, но все равно па нас смотрели свысока, а может быть, это только казалось, скорее всего, казалось, скорее всего, никому в машинах не было до нас дела. Но мы ведь знали, что многие израильтяне относятся к олимам высокомерно, и это высокомерие мы слышали даже в шуршаньи шин.

Дорога была безлюдной. Одинокий старый араб попался нам навстречу. Он приветствовал нас незнакомым жестом, похоже, как своих. Тогда я поняла, что надо снять белую косынку, которой прикрыла от солнца голову. Возможно, косынка была похожа на головные уборы мусульманок и ввела его в заблуждение.

Из-за поворота показалась парочка, совсем молодые. Неужели тоже пешком? Но нет, подняли руку -- проголосовали, впорхнули в машину. Да еще попался велосипедист, остановили, разговорились, оказалось, тоже олим. Раньше, как и мы, ходил пешком, даже в Акко -- ого, далековато! А теперь обзавелся железным конем -- выручает. Он попрощался и поехал вперед, но быстрее свернул за забор, где были сложены какие-то плиты. Наверное, что-то искал для хозяйства.

А мы пошли дальше. Пекло солнце. От солнца были некуда деться. Порой вдоль дороги попадались деревья, но подойти к ним было почти невозможно изза камней и мусора, а сами деревья были запылены и унылы. Мы искали какойнибудь отрады для глаз, но было грустно.

Потом, позже, паша новая знакомая, старожилка Израиля, сказала мне:

-- Меня волнует каждый пейзаж, каждый уголок в Израиле.

Каждый уголок земли этой вызывает у нее волнение... Как-то с этой знакомой мы впервые ехали по Галилее. Расстилающиеся вдали анфилады гор, зеленых и каменисто-серых, это может быть, не так экзотично, как горы пышного Кавказа, но почему-то именно они, эти сливающееся с небом горы Израиля заворожили меня, и ком подступил к горлу, словно и во мне заговорил голос моих предков.