Один Год - [5]

Как-то вечером в «Центральном» Луи-Филиппу сообщили, что Виктория исчезла, и он принялся за поиски, и вот, сама понимаешь, почему я здесь. В сущности, растолковал он, насколько ему удалось разузнать, на самом деле Викторию не подозревают в смерти Феликса, но раз уж есть сомнения, лучше оставаться начеку. Держаться на расстоянии, поменьше отсвечивать. Ответственности с нее, очевидно, пока не снимают. Луи-Филипп будет держать ее в курсе дальнейших событий. Будет по-прежнему собирать сведения. Сегодня вечером он возвращается в Париж. Даст о себе знать через неделю: ничего не предпринимай, пока я не скажу. Когда он ушел, Виктория вернулась к себе в комнату, и как только растянулась на кровати и попыталась собраться с мыслями, до нее долетел один из тех негромких стуков, которые она слыхала и раньше, а за ним еще два. На этот раз стукнуло сперва вроде гонга, потом как бы захлюпало, потом зашуршало листьями. Но, как и в прошлые разы, природа звуков оставалась для нее неясной.

В следующие дни, чтобы не сидеть без дела, Виктория несколько раз думала, что надо бы навести в доме порядок, но на том и останавливалась, устрашенная необъятностью проекта. Потом она попробовала заняться садом, разровнять гравий, подстричь то, что считалось газоном, или собрать в корзинку сухие стебли пришедших в упадок гераней — но, во-первых, она не знала, с какого конца за это взяться, а потом, ей вечно не хватало инструментов.

Прошел еще месяц, и ей стало недоставать мужского общества. Пренебрегая советами Луи-Филиппа, который так и не появился, Виктория стала чаще выходить из дому и бывать на людях. Террасы кафе, гостиничные бары, рыбные рестораны, где чаны с устрицами распространяли запах кожи. Но все напрасно: правда, каждый раз находились желающие познакомиться, но никто из них никогда ее не устраивал. И, наконец, далеко не сразу, погожим вечером, неподалеку от порта ей попался кое-кто получше.

Жерар, двадцати двух лет, поджарый красавчик, направо и налево посылающий улыбки разнообразных геометрических очертаний, одетый в поношенное тонкое кожаное пальто цвета мокрого асфальта, черные вельветовые брюки и свитер-гольф, обутый в ботинки на резинках, болтался в компании других молодых людей, которых звали Фред или Карло, Бен и Жильбер с неизменной борзой, и девиц, которых звали Крис, Гаэль и Биль, и с этой Биль Жерар был связан тесней всего. Встречались каждый день в тринадцать ноль-ноль на террасе одного и того же бара. Жерар познакомил их с Викторией, и она провела с ними несколько вечеров, но, видя, что Биль дуется, вскорости стала оставаться дома и ждать, когда молодой человек придет к ней, что бывало уже довольно поздно ночью.

Виктория оставляла дверь открытой и, пока Жерар поднимался по лестнице, вельветовые рубчики терлись друг о друга и звучали, как приглушенная рассыпающаяся горохом жалоба, напоминавшая воркование голубя, когда он задерживает дыхание, и звук становился все тоньше и тоньше по мере того, как Жерар все быстрее взбирался по ступенькам. Она не спала, он входил и заставал ее в темноте, а потом, спустя час или два, они засыпали. Наутро, когда Жерар вставал первый, Виктория от неожиданности поскорей зарывалась лицом поглубже в подушку, пытаясь догнать сон, как на перроне, когда бежишь за набирающим ход поездом. Но пока Жерар одевался перед окном и его темный силуэт был вписан в светлый параллелограмм, Виктория приоткрывала один глаз, и на миг у нее на сетчатке отпечатывался его профиль, белый негатив на черном фоне, а потом она засыпала, видя эту фотографию Жерара прямо перед собой, перед опущенными веками.

Молодой человек, несмотря ни на что, по-прежнему называл ее на вы, ему неловко было ей «тыкать». Даже ночью, в постели, когда они сладострастно скатывались на второе лицо единственного числа, достаточно было любого пустяка, — помолчать или отвлечься — и Жерар снова переходил ко множественному. Среди всех радостей, которые он ей дарил, большим удовольствием были и прогулки в машине. Одаренный механик, тщательно ухаживавший за своей старенькой «Симкой-Горизонт» цвета беж, лишенной и антикварного очарования, и современного комфорта, Жерар свозил Викторию в несколько поездок по округе, на пляжи, и в Пиренеи, в Испанию и обратно, с обедами в горных ресторанчиках, пунктиром рассыпанных вдоль границы. Во время одного из таких путешествий машину как-то раз остановила дорожная полиция: обычная проверка документов на машину. Пока Жерар рылся в карманах, Виктория слегка съежилась на сидении, глядя прямо перед собой, вцепившись пальцами в ручку дверцы. Потом, когда их уже пропустили, Жерар, обернувшись, увидел, что на Виктории лица нет, с вами все в порядке? Нет-нет, сказана Виктория, все хорошо. Вы нахмурились, настаивал Жерар, это из-за полиции? Нет, повторила Виктория, все в порядке. Он улыбнулся одной из своих улыбок, и они замолчали, а спустя два километра заговорили о другом.

Луи-Филипп возник в апреле, но задержался всего на несколько минут. Он даже не рискнул зайти во флигель, а предпочел поговорить с Викторией возле своей машины, невзрачного маленького белого «фиата», у которого была распахнута дверца и даже не выключено зажигание. Луи-Филипп с отсутствующим видом попросил прощения, что не проявился раньше, и сказал, вот, мол, воспользовался тем, что проезжал тут рядом, и завернул поделиться новостями. Новостей было — кот наплакал. Судя по всему, дело застопорилось, смерть Феликса остается в числе нераскрытых дел, а Виктории следует занять выжидательную позицию, жить спокойно и незаметно. Когда все это было сказано, за неимением лучшего они чуть было не заговорили о погоде, но тут позади машины послышался короткий сухой взрыв, а за ним позвякивание стекольных брызг. Обернулись и обнаружили, что заднее стекло автомобиля украсилось круглой дырой, диаметром в пять сантиметров, от краев которой разбегались трещинки. На полке перед задним стеклом, среди осколков стекла «Секурит», красовался мяч для гольфа марки «Титлейст № 3» Изрыгнув короткое ругательство, Луи-Филипп запихнул мяч в карман и с ворчанием включил передачу.