Борис переписал статью и только начал писать свою, как открылась дверь и вошел отец. Заметив на столе начисто переписанную статью, он смущенно сказал:
— Ну вот… Зачем это? Я б мог и сам… У тебя ведь скоро экзамены.
— Да я уже все повторил. Хорошо переписал? — спросил Борис, следя за выражением лица, с каким отец читал статью.
— Хорошо. У тебя почерк, как у мамы: каждая буква будто гравером сделана. А теперь что пишешь?
— Статью для нашего «Комсомольца».
— О чем?
— Да знаешь… — уклончиво ответил Борис. — Ребята кончают школу, ну и высказываются, кто куда наметил…
— Гм… — сказал отец. — А нам с матерью свою статью покажешь?
— Покажу.
Отец пошел умываться, а Борис стал писать дальше. Он заранее знал, какой разговор в доме вызовет эта статья. Отец скажет: «Что же, в ремесленное так в ремесленное. Дед мой был котельщик, отец котельщик, я котельщик — почему бы и сыну моему не быть котельщиком! Пусть идет, если ему так хочется». А мама в волнении возразит: «Но, если я не ошибаюсь, у нашего Бори, кроме отца, есть еще и мать. А мать его — педагог, бабушка — педагог, почему же, спрашивается, и Боре не быть педагогом? Да у него уже сейчас педагогические таланты сказываются. Ты видел, с каким терпением он занимается с Антошкой?» — «Терпением, терпением! — с досадой ответит отец. — Терпение, матушка, — основа каждого дела. А ты видела, с каким терпением он мастерил модель парового котла?» — «Котла! — скажет мама. — Что за название!.. Какое-то… кухонное». Это она в отместку за «матушку». Вообще же мама гордится, что отец делает котлы. Отец ничего не ответит и уйдет в другую комнату. Да и что сказать? Мама ведь прекрасно знает, что в этих котлах не суп готовится, а пар, что пар приводит в движение турбогенераторы, а турбогенераторы вырабатывают электричество. Отец походит-походит в другой комнате, потом вернется и скажет: «Да будет тебе известно, что один такой котел высокого давления дает пар для турбогенератора мощностью в пятьдесят тысяч киловатт. Это значит, что если в лампочке пятьдесят ватт, то один котел — понимаешь ли ты это? — один котел обеспечивает горение миллиона лампочек. Вот она какая кухня!»
Отец маленького роста и худощав, а мама большая, но когда отец так говорит, то мама будто уменьшается в росте. И тогда она скажет: «Да будет тебе! Ну, котельщик и котельщик. И очень хорошо. Главное — не ошибиться в своем влечении».
Борис закончил статью, нарисовал под ней гаечный ключ и молот и пошел в столовую.
На столе была красная редиска и майское желтоватое масло. Мама позвала Антошку. Антошка подошла к столу, поднялась на носки и вытянула шею, чтобы лучше рассмотреть.
— Ага, ага, — бормотала она, — я это люблю! Помнишь, мама, мы когда-то ее грызли. Давным-давно!
— Как давно? — спросила мама.
— Сорок лет.
Из чисел Антошка пока знает один, сорок и сто.
— Не сорок, а только один год назад, вот в этом самом месяце мае, — объяснила мама. — И не грызли, а просто ели.
За завтраком мама рассказала смешной случай. Вчера она пошла домой к одной своей очень недисциплинированной ученице. Мать девочки, разволновалась и в волнении сказала: «Уверяю вас, Елена Тимофеевна, дочь моя очень хорошая и послушная девочка, только она… ужасная хулиганка!» Все смеялись, а Антошка так была занята редиской, что ничего не слышала, а только грызла и сосредоточенно сопела.
— Антошка, что это ты сегодня все молчишь? — удивилась мама.
Антошка с трудом оторвалась от редиски и сердито посмотрела на маму своими черными большими глазами:
— Сама ж говорила: когда едят — не говорят. Забыла?
Вставая после завтрака из-за стола, отец сказал:
— Третий день, как уехал, — и никакого ответа. А время идет. Пошлю телеграмму-молнию.
Это он про того инженера, который приезжал из института. Борис знал, что отец послал шефу завода — Институту машиностроения — письмо. Оттуда прислали ученого. Ученый осмотрел вальцы, поговорил с инженерами и решил: «Выдержат. Но все-таки подождите два дня. Через два дня пришлю телеграмму». Забрал чертежи, расчеты и уехал. Ну, отец и тревожится.
В школу идти было еще рано. Но Борис условился с Грицем, что встретится с ним за час до урока. Он собрал книжки и пошел.
Солнце уже встало и заливало своим золотистым светом крыши домов, деревья, мостовую, играло в стеклах окон. Еще недавно под ногами у Бориса в солнечный день лежал на асфальте топкий узор. Это падала тень от голых, с набухшими почками деревьев. Теперь деревья стояли в зелени, и тень под ногами была уже сплошная. По улице сновали люди: одни спешили к трамвайной остановке, чтоб ехать на завод, другие с кошелками и сетками в руках возвращались с рынка. Сетки были туго набиты зеленым луком, петрушкой, красной с белой лысинкой редиской и весенней, еще тонкой, морковкой. Воробьи, будто их кто дразнил, кричали и прыгали, как сумасшедшие.
В школьном саду на скамейке сидел Гриць. В этой школе он учился только год, а раньше жил в Сорочинцах, на родине Гоголя.
Борис рассказал, что был у Виктора и что Виктор согласился прийти на собрание, только надо кому-то сходить в райком.
— Это и я могу, — сказал Гриць, — На большой перемене.
