Один день лета - [5]

- Ночуем здесь. Огня не разводить, а то фрицы в гости пожалуют. Ты и ты - осмотреть все. Вдруг что-то съестное осталось.

Они нарубили лопатками елового лапника и притащили охапки в ближайшую к лесочку землянку. Подумав, он все-таки разрешил развести у входа в нее небольшой костерок. Дым ночью не виден, ветра не было, а огонь небольшой. Они отгородили вход плащ-палаткой. Внутри стало гораздо теплее.

- Тащ сержант, глядите чего нашли!

Те двое, кого он послал осмотреться, вернулись. Один волок какую-то длинную палку в брезентовом чехле. Сержант взял ее в руки.

- Ну нихрена себе! Это как же быстро штабные слиняли, если полковое знамя оставили?

- А еще там имущество всякое свалено, - сказал один из солдат.

- Какое? Жратва есть?

- Мы мешки не развязывали. Но похоже, что там обмундирование.

- Пошли, посмотрим!

Подумав, сержант велел тащить в “их” землянку с десяток ватников. Постелить на пол, спать будет теплее. Сказал всем, чтобы подобрали себе по комплекту нового обмундирования и одели под свою форму, для тепла. Сентябрь выдался холодным, а октябрь обещал быть еще холоднее. Нашлись и плащ-палатки. Солдаты повеселели, прибарахлившись.

Полковое знамя он снял с древка, сложил его поплотнее и повесил на плечи, как шарф. Сверху натянул гимнастерку. Теперь нужно было как-то вынести его к своим. А как? В географии он никогда силен не был.

- Кто местные? - спросил он, вернувшись.

Поднялось две руки.

- Какие дороги здесь есть?

Перебивая друг-друга двое пожилых солдат рассказывали, что хорошая дорога тут одна - на Москву и проходит она мимо Ржева, на восток, через Волоколамск. Там же, рядом, железная дорога, по которой их сюда и привезли. Есть и дороги между деревнями и их довольно много, но сейчас по ним даже на лошади проехать трудно. Распутица.

Значит шоссе… Где железка - он представлял себе хорошо. Идти не далеко, рукой подать. Но там наверняка немцы и они наверняка будут наступать вдоль нее в сторону Ржева.

- А местность здесь какая? Болота?

- Да.

По лесочкам, значит, особо не побегаешь… Да и не та погода, если честно, чтобы в лесу ночевать. И еды нет. Кстати, о еде! Он спросил:

- У кого что есть в вещмешках?

Опять не густо. Две буханки хлеба, кусочек сала, соль, три луковицы, пачка печенья, мешочек с чаем. На пятнадцать мужиков - почти ничего. Чай засыпали в висящий над огнем котелок, а хлеб и сало разделили и разыграли, чтобы никому не было обидно.

- Эх, где-то сейчас наша кухня… - вздохнул Машкин.

Ему никто не ответил. Все хмуро укладывались спать.

…

Утром сержант поднял всех еще до рассвета. Когда солнце перевалило за полдень, они вышли к шоссе и теперь смотрели на него из густого ельника.

- Гля, командир! Наши…

- Вижу.

- С запада идут. Выходит, что там немца нет?

- Выходит, что так.

То, что дорога не была перерезана немцами, было странным, но она шла на восток, этого было достаточно. Они дождались, когда пройдет стрелковая рота и выбрались из леса.

- В колонну по два! Шагом марш!

Несколько часов они шли ровным, спокойным шагом. С выкладкой иначе нельзя. Поторопишься - запыхаешься и вспотеешь, выдохнешься. Придется делать долгий привал, а сейчас было не до привалов. Сержант разрешил только одну остановку, когда проходили мимо картофельного поля. Все рассыпались по грядам, лопатками выкапывая крупную белую картошку. Набрали в вещмешки, сколько влезло и снова пошли на восток, уже немного повеселев. На дороге не было никого кроме них. С запада доносилась канонада, да в небе иногда гудел самолеты, невидимые за тучами. А потом облака как-то очень быстро растащило восточным ветром и гул моторов превратился в два немецких самолета.

- Воздух!

Солдаты рассыпались. Кто-то залег, кто-то метался по полю. Сержант видел, как двое бежали к лесу и как прямо между ними в небо взлетела земля. Он обхватил голову руками и уткнулся лицом в мерзлую грязь. Было страшно, как никогда в жизни. Сверху трещали авиационные пулеметы и ничего нельзя было сделать, только лежать в канаве и ждать, пока пуля не клюнет в спину, прибив тебя к холодной земле.

Налет казался бесконечным, хотя длился он не больше двух минут. Немцы сбросили одну бомбу, по разу прошли над дорогой, поливая ее из всех стволов и улетели. Сержант отжался на руках, встал, поглядел на две маленькие воронки на дорожном покрытии, оставленных снарядами малокалиберных пушек и выругался. Вокруг поднимались остальные. Один не мог и тихо матерился, пытаясь зажать ладонями льющуюся из ноги кровь. В стороне рядом с воронкой лежали два тела. Туда можно было не ходить, и так все ясно.

- Подняли его и в лес! Машкин!

Молодой солдат не отзывался. Глядел в небо, открыв рот и моргал глазами.

- Машкин!!!

Тот повернул голову.

- А?

- Говна! Сходи, винтовки у них забери.

- Ага!

- Не “ага!” а “есть!” Деревня…

Раненого подняли вчетвером и утащили на опушку. Перевязочными пакетами конечно же не запаслись и сквозную рану перевязали разорванной на полосы рубахой. Сам идти тот не мог. Для него сделали носилки из двух тонких березок и плащ-палаток.

Небо окончательно расчистилось. Вдалеке то и дело пролетали самолеты. Пришлось дожидаться вечера и только в сумерках они снова вышли на дорогу.