Один день лета - [13]

…

Насчет замаскированной траншеи Петрович не ошибся. Они чуть было не свалились в нее, когда подползли. Немцы перекрыли ее ветками и дерном так, что от русских окопов ее было не разглядеть. Из нее никогда не стреляли, но жизнь в ней прямо таки бурлила. Разведчики, которые залегли в мертвой зоне, шагах в двадцати от расположенного рядом с нею наблюдательного пункта немцев, отчетливо слышали чужую речь и звяканье оружия.

Лежали молча, ждали темноты. Дождь понемногу пробирался под ватники и снизу, и сверху. Повезло еще, что укрытие подходящее нашлось. Скрывавшие их кусты немцы не тронули, видимо все для той же маскировки, но холод и сырость это не отменяло, а курить Семёну хотелось просто адски. Если бы сержант не заставил выложить сигареты перед поиском, то рискнул бы по-любому. Но курева не было. Оставалось только терпеть.

Спать тоже было нельзя. Всхрапнешь ненароком - фрицы всполошатся, а он знал, что храпит. Так что это даже хорошо, что холодно. Петрович как будто прочитал его мысли и погрозил кулаком. На шорох обернулся третий разведчик группы, ефрейтор Макаров. Посмотрел и снова стал глядеть на нейтралку. Здоровенный кабан, который мог пленного на плечах притащить без всякой помощи.

Семён сунул в рот соломинку от скуки и прислушался. Знать бы немецкий - сейчас было бы не так скучно, но… Вот где пожалеешь, что в школе был лоботрясом! Всего-то надо подползти к переднему краю - и сразу пожалеешь. Как та школа сейчас в Одессе? Может, там госпиталь немецкий, а может, вообще взорвали ее немцы? Раньше ненавидел учиться, а теперь вот пожалел об этом.

Серая пелена с неба до земли… Самая лучшая погода для разведчика. Вроде бы темнеть начинает? Да, точно!

…

Темнело быстро. Семён вытащил из под себя нагревшийся ППС и вопросительно поглядел на сержанта. Тот не обратил внимания на его взгляд. Смотрел сержант в сторону немцев, а оттуда доносился довольно громкий разговор. Кто-то кого-то распекал, а этот второй оправдывался.

Ушакова как током ударило. Офицер! Как там сержант говорил? Раз в день - обход. Поймал, видимо, спящего и теперь ругается.

- Петрович… - тихо прошептал он.

Тот оглянулся.

- Там их двое. Не потащит же он с собой половину роты посты проверять. Смелого пуля боится.

- А если?.. Была, не была! Не ждут они, сейчас вечер. Макарик, готовь нож.

Амбал повернулся на бок, подтянул правую ногу и вытащил из-за голенища финку.

- Не стрелять! Понял, Сёма? По-тихому.

- Ясно.

Он первым подполз к замаскированной траншее. Заглянул в нее. Пусто… Вместе с Макаровым они бесшумно сползли в нее и двумя тенями, пригибаясь, бесшумно подошли к землянке. Сержант остался наверху. Вход закрывал кусок брезента. Макаров показал на него и прошептал:

- Подними. Я вламываюсь, потом ты.

Изнутри по-прежнему звучало два голоса. Один ругался, второй жалобно оправдывался.

Брезент взлетел вверх. Макаров исчез в темноте землянки и оттуда сразу раздался тихий, сдавленный крик. Ушаков влетел следом, в полутьме разглядел немца с ножом в груди, сползающего по бревенчатой стене, двух катающихся по земле людей, еще одного немца, лихорадочно передергивавшего затвор винтовки и изо всей силы, со всей накопленной за день злостью, он пнул этого третьего фрица между ног. Тот подскочил и рухнул, скорчившись. Свалка на полу тоже распалась. Макаров поднялся, встряхнул отбитый об фашиста кулак и, не оборачиваясь, сказал:

- Все-таки трое их было… Давай ремень и рукавицу. Быстро вяжем их и уходим.

Они связали двух оставшихся в живых немцев. Офицер, судя по погонам - капитан, первым пришел в себя и зло зыркал на них глазами. Рядовой, с которым столь жестоко обошелся Ушаков, тихо стонал сквозь засунутую в рот рукавицу.

- Ну что, падла? Сам пойдешь, или как обычно? - спросил у офицера ефрейтор. - Комм! Ферштейн?

Тот замотал головой.

- Понятненько…

Макаров без размаха вогнал немцу в солнечное сплетение кулак, вскинул на плечо согнувшееся тело и пошел к выходу. Следом Ушаков за воротник шинели тащил солдата.

- Петрович, принимай. Двоих взяли.

…

- Мы потом до утра в подбитом танке сидели, а потом снова до ночи. Фрицы пропажу обнаружили и начали садить минами по нейтралке. Всю ночь наугад стреляли и ракеты пускали, только днем успокоились. На следующую ночь к своим выползли. Потом каждому отпуск дали от комдива, пять суток. Петровичу “Красную звезду” пообещали, но он так ее и не увидел. Наверное кто-то из штабных сейчас ту “звездочку” носит. А нам с Макарычем - медали.

- И на груди его могучей одна медаль висела кучей!

Солдаты рассмеялись. Разведчик обиделся.

- Ты ее заслужи сначала!

- У него две, - сказал молчавший до того лейтенант-танкист. - И “Слава” третьей степени.

- Да ты что!? Давай, рассказывай, как оно было и за что дали.

Наводчик посмотрел в сторону склонявшегося к закату солнца, помешал палкой угли в костре и начал рассказывать…

Удачно попал

Чем хорошо в пехоте? Пехотинец все свое таскает на себе. Шинель, лопатка, винтовка, патроны - встал и пошел. Больше, чем ты унесешь, на тебя никто не навьючит. Конечно тридцать километров на своих ногах - не сахар, но такое все-же не так часто бывает. Как учит военная наука, пехота - единственный род войск, который может воевать без поддержки других родов. Даже кавалерия - и та требует подвоза корма для лошадей, а советский (если по-честному, то и немецкий) солдат и в этом не нуждается. В корме то есть. Ему можно выдать пять банок американской тушенки и этого хватит на неделю (опять же, если по-честному: пять банок на неделю - невиданная роскошь), но не вздумайте зажимать в наступлении водку!