Один день - [3]

— Эй, Витька! Витька! — на бегу закричал Леня. — Сейчас я к тебе полезу.

— Прискакал! — не слишком приветливо отозвался брат. — Не лазь! Выпачкаешься только.

Ух, этот Витька! Стоит себе в одних трусах — спина черная, как сапог, лопатки шевелятся, когда он перехватывает шланг руками. А тут в футболке ходи. Станет он Витьку слушаться, как же!

Встав на подножку, а потом на широкое, толстое колесо, Леня живо взобрался наверх и засновал между бочками, заглядывая в каждую. Ура! Кроме той, из которой переливают воду в шурф, все уже пустые. Да и в этой, последней, воды совсем мало. Значит, скоро поедут!

— Дать тебе ведро? — предложил Леня. — Остатки вычерпать.

— Без тебя обойдемся.

Леня ткнул Витьку в черный гладкокожий бок и торопливо полез с грузовика на землю. И вот он уже сидит на корточках на краю шурфа, возле которого стоят Веня с Пашей, и, вытянув шею, заглядывает в него. Ко дну ямы прирос земляной кубик, который называется «монолит». До половины он погружен в воду.

— Не наклоняйся так! Еще свалишься.

Чья-то рука придержала Леню за плечо. Взглянув вверх, он увидел над собой голые волосатые ноги, измазанные глиной, и выше — засученные брюки. Ага! Это инженер Сидоров, он постоянно так закатывает брюки.

— Работенка! — пробормотал Сидоров. — Мы ее льем, а она уходит. Возим за шесть километров, льем, а она знай уходит. А вы знаете, ребята, для чего мы так день-деньской маемся, а?

— Размокаемость грунтов определяем, — солидно отозвался Паша.

— Правильно. Размокаемость. За сколько времени вода разрушит этот монолит, очень важно знать. Да вода-то утекает, вот в чем дело…

Вытирая рукой струящийся со лба пот, Сидоров широко зашагал по иссохшей, в неровных комьях земле. Леня побежал за ним и за мальчиками, и нагретая земля обжигала ему подошвы.

В шурфе, к которому они подошли, Леня увидел Мусю. Она рассматривала сооружение из досок и планочек и что-то записывала в блокнот. Сидоров рассказал ребятам, как с помощью этого прибора определяется водопроницаемость почвы. Леня соображал: как Муся спускалась в шурф? A-а, наверно, вон по тем выемкам в стенках…

— Понял что нибудь, пузырь? — наклонился Сидоров к Лене.

— В щербатины ноги надо ставить, — показал Леня пальцем, — а в стенки руками упираться.

Мальчики расхохотались.

Леня покраснел и страшно рассердился.

— Смеются, у-у! — замахнулся он на Пашу. — А я и все понял. Нестерова этот прибор называется. Вот! — он гордо отвернулся и пошел, пытаясь насвистывать, как Витька.

— Молодец! — сказал ему вслед Сидоров. — Запомнил название.

С любопытством мальчик поглядывал на обитателей лагеря. Вон за легким походным столиком сидит Кедров и просматривает записи. Рабочие копают очередной шурф. Девушка в брюках за другим столом строгает монолит. Этот монолит очень похож на кулич, который делают дети из песка, опрокинув полное ведрышко. Глядя на куличный монолит, Леня вспомнил хозяйкину Галю. Интересно, сказала она маме?

Но тут послышалось фырчание и треск мотора. Леня помчался к грузовику с бочками и уже не отходил от него. Он топтался возле шофера, глаз не спуская с его рук, копавшихся в моторе. Паша и Витька стояли в кузове, о чем-то переговариваясь. Леня не решался к ним приблизиться. Дело в том, что Витька всегда обещает маме смотреть за Леней. А «смотреть» он понимает так: никуда не пускать.

Вся надежда на шофера. Конечно, это не дядя Степа. Но и толстяк Сергей Артемович в нахлобученной на затылок соломенной шляпе с оборванными краями, в сущности, ничего себе человек. На вид он мрачный, но на днях позволил Лене самому вылить остатки бензина из канистры в бензобак.

Шофер опустил капот. Леню он не замечал.

Дольше откладывать нельзя…

— Дяденька Сергей Артемович, можно, я с вами в кабину, а?

Леня сам не узнал своего голоса. Такой он вдруг сделался тоненький и несчастный. Не взглянув на мальчика, шофер поскреб затылок, потом покосился вопросительно на левую заднюю шину, точно спрашивая у нее разрешения, и только тогда выдавил из горла желанные слова:

— Что ж… Садитесь, молодой человек, но чтоб ни к каким рычагам даже носом не прикасаться!

Леня проворно шмыгнул в кабину.

Вот где жарко! Наверху-то ветерок на ходу обдувает. А здесь так и пышет! Узенькая стрелка спидометра пока неподвижна. Поблескивают всякие рукоятки да кнопки. Почему-то у Лени зачесались кончики пальцев, рука сама потянулась к одной блестящей штучке — пощупать, сильно ли нагрелась… В тот же миг грузно плюхнулся на сиденье Сергей Артемович.

Леня торопливо отдернул руку. Ему стало до того нестерпимо жарко, точно его окунули в кипяток. Не в силах переносить такую баню-парилку, он стянул через голову отсыревшую футболку и отбросил ее от себя как можно дальше. Голубой комочек упал на землю позади машины, которая с ходу выкатилась по стерне на дорогу.

* * *

И снова степь. Тянется, бежит по обе стороны шоссе. Струится воздух на горизонте.

Разомлев от жары. Леня видел все как в тумане. Вдруг он с размаху стукнулся обо что-то головой: машина резко затормозила.

— И куда лезет, окаянный? — проворчал Сергей Артемович.

Леня озирался с изумлением. Вокруг него колыхалось целое море рогов и рыжих, красных, черных спин. Теснясь боками, коровы поворачивали головы, смотрели на Леню большими влажными глазами. А вон бычище: массивная крутолобая башка на короткой толстой шее, красноватый мутный глаз косится недобро — свирепый, должно быть, бык. Пастухи звонко щелкали бичами.