Один день, который за три - [3]

Бойцы, не осознавшие, видимо, до конца всей важности поставленной задачи, первую партию позорно продули. Серега, Саня и Женя переглянулись и начали стягивать тельники. Лица строгие, торжественные. Я бы тоже рыпнулся — раньше неплохо играл в волейбольчик — да в очках не больно-то попрыгаешь. Азим облизал сигарету, прикурил и свистнул в самодельный свисток. Вторая партия началась.

Через три минуты у меня непроизвольно отвисла челюсть. Впечатление было такое, что на площадке появились три члена сборной Союза. Мячи брались такие, что глазам не верилось. Серега, несмотря на небольшой рост, порхал над сеткой как бабочка. Саня с Женей летали по площадке, почти не касаясь земли. Растерянный Азим дважды пытался прикурить сигарету с фильтра. Афганцы меняли игроков почти после каждого перехода подачи, не помогло. Не помогло. Матч закончился со счетом три-два в нашу пользу.

С чувством выполненного долга возвращались мы на позицию. Васильич, издали заметив сверкающие на солнце как медали бутылки в наших руках, исполнил на бруствере танец «Чунга-Чанга». Вечером вернулся техник роты и меня отвезли в дивизию. При этом потеряли час, гоняясь по степи за дикобразом. Подняли такую стрельбу, что чуть друг дружку не перебили. Дикобраз избежал смерти, нырнув в какой-то кяриз. Уверен, что две гранаты, брошенные нами туда же, особого вреда ему тоже не принесли. А еще через месяц меня направили сюда, в полк, переводчиком штаба. Как бы на повышение. Со старлейской должности на капитанскую. Да и в прямом смысле повыше — на две двести на уровнем какого-то моря.

Подразделения нашего полка дислоцируются в бывшем уездном центре. Стоит он, точнее то, что от него осталось, в печально известном ущелье. Полк залатал уцелевшие после артиллерийских и бомбовых ударов саманные домишки, понатыкал на окрестных вершинах посты боевого охранения, огородился минными полями. Жизнь в таких условиях примерно напоминает жизнь на зоне, как я ее себе представляю.

Мне, правда, грех жаловаться. Прилетел уже на все готовенькое. Поселился в клубе, как уже говорил, на втором этаже, над туалетом. Очень удобно, кстати. С соседом, Николаичем, без конфликтов живем. Гонял он меня поначалу за курение в комнате, потом плюнул. Хрен с тобой, сказал, может хоть москитов поменьше будет. Москитов, может, меньше и стало, но лихорадкой-трехдневкой нас по несколько раз уже протрясло.

Один у Николаича минус — любит в комнате пострелять. У нас между крышей и потолком пустое пространство. Там крысы гонки устраивают. Вот Николаич их на звук из автомата одиночными и мочит. Сидит иногда, пишет чего-то там пропагандистское. Вдруг замирает. Тихо, говорит, Вова, тихо. И за автоматом тянется. Я из комнаты вылетаю, а там уже война идет только дым пороховой из-за двери выплывает. Наконец командир полка его предупредил. Вроде затих на время. Через неделю не выдержал, выпросил у разведчиков «Макарова» с пэбээсом — бесшумку, короче говоря. Ладно, говорю ему, Николаич, флаг тебе в обе руки, пали на здоровье. Шума почти никакого, только порохом шмонит. А вот когда дожди начались, помянул я соседа тихим добрым словом. Комната наша душевую стала напоминать. Пришлось заново крышу рубероидом крыть.

А через пару месяцев после меня и Серега прилетел. Что-то у них там в роте приключилось и всех взводных раскидали кого куда. Саню на аэродром в Кабул, Женьку — на Саланг. Сереге к нам «посчастливилось», в медвежий угол. Так и живем теперь рядышком, а когда и на войну вместе ходим.

Ну, так вот, значит, сидим, бражку тутовую попиваем. Слышим — по лестнице кто-то к нам топает. Дверь распахивается и вваливается Рома начальник службы горючесмазочных материалов полка. Пьяный, зараза, в хлам. На рукаве бушлата повязка — «Дежурный по полку». Ни здрасте, ни привет — аккуратно ставит автомат в уголок и падает, как подстреленный, ничком, то есть мордой обо пол. Мама родная! Переворачиваем его — рожа в кровищи, из разбитого носа уже в уши затекает. Ну, все, — Серега говорит, — опять чмо подставу лепит. Если его сейчас здесь выкупят в таком виде и при исполнении — всем по суду чести, как с добрым утром. Роме юбилейный, третий.

Рома парень-то, в общем, неплохой, если крыша не едет. Пятьдесят с лишком колонн прошел. Всех друзей и начальство «горючесмазочным» обеспечивает по честному. На его должности такие бабки можно делать, что рехнуться можно. Рома же сам пьет, других поит, но о деньгах речи никогда не ведет.

Заквасили они как-то с нисом — начальником инженерной службы полгода, наверное, назад. Рома спать завалился, а сапера понесло занятия с молодым пополнением проводить. Построил солдатиков полукругом вокруг себя, взял мину противопехотку. Вот, говорит, ребята, мина нажимного действия. Сюда наступаешь — и, до свиданья, Таня. Показываю! Нажимает рукой, правда, — и от него одни штаны остаются. Солдат немного посекло, кто поближе стоял, благо все в бронежилетах были, кроме ниса.

Туда-сюда, разбор полетов. Как нис мог так нажраться, что настоящую мину от учебной — у нее полоса белая вдоль корпуса — не смог отличить? Кто поил? А тут вариантов не много. Рому на кракалык. Суд чести младших офицеров — такой-сякой, плохой. Но отделался выговором — кормилец все-таки. Это у Ромы уже второй суд был. Первый тоже за пьянку, но я в подробности никогда не вдавался.