Одесское счастье - [43]

Валентина Борисовна заметила наши переглядывания.

– Осторожнее, Даша.

– Как от него избавиться? – спросила я.

Она улыбнулась.

– А ты уверена, что тебе этого хочется?

Начальница хорошо меня изучила. Мы с Владом так и играли в гляделки, пока он танцевал с Таней.

Временами я забывала все, что про него знала. Временами меня к нему тянуло, как привязанную. Он часто заходил в транспортную компанию без своих братьев, просто чтобы сказать мне «привет». Когда я притворялась рассерженной и спрашивала, что ему надо, он беззлобно шутил:

– Я ваша крыша, Дарья.

Это подразумевало защиту от остальной мафии, но еще убежище и отдых.

– Скорее, у вас крыша поехала, – однажды огрызнулась я.

Так говорят одесситы про сумасшедших, американцы сказали бы: свет горит, а в доме пусто.

Одесситы любят юмор. Безобидный, но далеко не плоский. Ведь когда английский язык однозначен, русский полон нюансов. Вот в английском имеется только одна форма обращения. В русском же каждый раз приходится выбирать между «вы» или «ты»: между формальным или неформальным, отстраненностью или дружелюбием, делом или потехой, безразличием или интересом, должностью или человеком. Чтобы да, так нет. Формальное обращение устанавливает дистанцию между собеседниками, а при переходе на неформальное словно бы приоткрывается фортка в заборе. Я держалась с Владом строго официально, во всяком случае, поначалу. Но он шутил и зубоскалил, пока однажды я не оговорилась и не сказала ему «ты». Он тогда заметно обрадовался – губы тронула лукавая улыбка, глаза потеплели, – и этого хватило, чтобы развернуть меня на старые рельсы, обратно в роль секретаря. Скрестив руки, я степенно произнесла:

– Мистера Хэрмона нет на месте. Я передам ему, что вы заходили.

И дальше я продолжала отталкивать Влада, а он продолжал возвращаться. Но рано или поздно он должен был сдаться и уйти, слинять насовсем, как все мужчины.

Песня закончилась и Влад вернулся.

– Довольна? – спросил он раздраженно.

– Я всего лишь выполняю свою работу.

– Танцуешь? – смягчился он.

– Танцую, – кивнула я.

Положив ладонь мне на талию, он повел меня танцевать, чего я прежде на соушлах никогда не делала. Заиграла песня Перси Следжа «Когда мужчина любит женщину». Как-то раз, еще на старой квартире, мы слушали  ее с Джейн, и подруга сказала, что эта композиция очень популярна в американских супермаркетах, поскольку под нее женщины теряют бдительность и совершают больше покупок. Таки да, обнимая Влада за плечи, я была готова купить все, что бы он ни продавал. Он сдвинул руки мне пониже поясницы, и, пока звучала мелодия, я позволила себе таять от удовольствия. А Влад смотрел мне в глаза и немножко улыбался.

Когда музыка стихла, я заметалась мыслью, изыскивая способ рассеять чары.

– Как себя чувствует ваш брат?

– Прекрасно... я полагаю. – Он так и не убрал ладони с моей талии.

Заинтригованная, я спросила:

– Полагаете? В смысле, не знаете?

– Я отправил его в Иркутск.

– Что?! Вы сослали брата в Сибирь? – воскликнула я.

– Эй! – возмутился он. – Иркутск – это сибирский Париж.

– Надеюсь, вы отправили его в такую даль не из-за меня.

– Мне не понравилось, как он с тобой говорил.

– Вы отправили брата за шесть часовых поясов, за тысячи километров отсюда лишь через то, что вам не понравилось, как он со мной говорил? Вас что, гэц укусил?

– Мне не понравилось, как он с тобой говорил, – упрямо повторил Влад и провел пальцем по моей щеке.

Чтобы да, так нет. Я уставилась на него с открытым ртом.

– Олег может и там нарубить бабок для семьи, – сказал Влад и поцеловал меня мучительно нежно.

– Нет, вы точно спятили. Вы же можете получить любую, – я обвела рукой наших красавиц. – Давайте, выбирайте.

– Я уже выбрал, – ответил он.

Я рыпнулась прочь, но далеко не ушла.

Валентина Борисовна подгребла меня взмахом руки.

– Вот видите, видите, – плакалась Катя, одна из самых привлекательных наших девушек. – Мик ухаживал за мной, а эта шлюха Ленка его увела.

– Да наплюй ты на них с высокой колокольни! Здесь каждая за себя! Раз он такой изменник, тебе без него даже лучше! – воскликнула Валентина Борисовна и приобняла Катю. – Посмотри, на этом пастбище пасется целое стадо быков! Иди и выбери себе чемпиона. А Даша тебе поможет.

Я оглядела зал – Влада уже не было. Блеск. Можно работать спокойно. Я попереводила для Кати, для Тани, для Иры, для Маши и для Наташи, а потом поплелась домой. Бабуля встретила меня на пороге и спросила, как прошел вечер. Я не стала ей докладывать про танец со старшим Станиславским. Зачем ее грузить голым вассером?

                  * * * * *

Утром бабуля сказала, что я какая-то задумчивая, и я постаралась улыбнуться.

– Все будет хорошо, заинька, – напутствовала она.

Я отправилась на работу по пересеченной трещинами и рытвинами пыльной асфальтовой дороге. На углу перед нашей конторой на перевернутом ведре сидела старушка в ярком шарфе, прикрывавшем мочки ушей. Она торговала семечками в газетных кульках и просила на пару копеек дороже, чем на базаре. Когда я вручила ей за кулечек целый доллар вместо жалких монеток, она очень обрадовалась. Бедные наши пенсионеры. Я по молодости не шибко разбиралась в доперестроечной жизни, поскольку бабуля всеми силами ограждала меня от ее неприглядных сторон: очередей за продуктами, внезапных исчезновений соседей и знакомых, тотальной слежки со стороны государства. Она мастерски сводила тогдашние кошмары к игре. Когда я приставала с расспросами, она, например, говорила: «Ша. Даже у берез есть глаза. Давай-ка посчитаем». И мы считали черные глазки, смотрящие в разные стороны с белой коры. Но все-таки, по-моему, перестройка и последовавший за ней развал СССР не улучшили нашим старикам жизнь. Теперь их месячной пенсии едва хватало на неделю.