Одесситки - [19]

Лето пролетело, как один жаркий нескончаемый день, пошли дожди, Вовчик опять закашлял. Дорке пришлось помириться со своим старым пальто, мечта о новом платье сгинула, да и за работу Лида не спешила рассчитываться. Екатерина Ивановна такого спустить не могла: эта девка от хахаля своего совсем тронулась. Красивый молодой стервец нигде не работал, целыми днями околачивался на Дерибасовской, высматривая очередных жертв. Знакомился с хорошо одетыми женщинами, кутил в ресторанах за их же счет. Они с Вовчиком несколько дней следили за прощелыгой — самый настоящий альфонс этот Алик. Теперь Лидка-дура держись. Баба Катя постучалась, никто не отвечай, они с Вовчиком уже собирались уйти, как Лидка, вся зареванная, в грязном халате, дверь открыла, рухнула на кушетку и забилась в истерике. Старушка поняла, что опоздала, видать, со своей заготовленной речью, Лидка уже все знает.

Ладно, не ты первая, не ты последняя. Нечего так убиваться, проходимец твой Алик, паскуда. Ах, милая, что свет клином на нем сошелся? Ты какая симпатяга, деловая, с талантом, и губишь себя из-за говнюка-бездельника. Да приползет к тебе эта сволочь, какая дура будет его на халяву одевать и кормить? Гони его, пока болячек тебе не натаскан, вот тогда наплачешься.

Екатерина Ивановна на мгновение перевела дух и продолжала: встретишь еще хорошего человека, жалеть будешь, что столько времени потратила.

— Беременная!

— Так тем более радуйся, что избавилась от дармоеда. Ушел — так и черт с ним. Заработаешь на себя с ребеночком.

Баба Катя все говорила и говорила, слезы у Лидки высохли, они уселись пить чай. Вовчик нажимал на печенье. «Видишь, Лидка, как Дорке наследник достается, да еще меня на шею себе посадила. Таких теперь днем с огнем не найдешь, мировая баба, ты уж слово сдержи, заплати Дорке, да и платьице этой несчастной сшей».

Она возвращалась довольная. Как все удачно вышло, и не пришлось сплетничать на эту пакость. А Лидка сдержана слово. На примерку Дорка пришла в новом лифчике, купленном на толкучке, и очень неловко себя чувствовала: грудь так торчала, стыдоба да и только. Отутюженное новое платье висело на плечиках. Лидке немалых сил стоило уговорить Дорку хоть на маленькое декольте в виде сердечка, и то пришлось сшить на всякий случай слюнявчик, чтобы снизу поддевать. Дора разделась, свела по привычке плечи.

— Что ты вся скрутилась, расправь их, — злилась Лидка, — у тебя такая ладная фигурка, такая красивая кожа, чего стесняешься, пусть мужчины любуются.

Она подтолкнула ее к высокому трюмо в черной раме с мраморным столиком. Дорка не помнила, когда последний раз видела себя в таком большом зеркале. «Вот видишь, красота какая». Дорке казалось, что это не она, в белом лифчике и черных сатиновых трусиках, а отражение какой-то совсем другой женщины.

— Тебе бы весло в руки и в Аркадии поставить, один зад чего стоит, — не унималась Лидка. — Сколько тебе лет? Сорока еще нет?

Дорка молчала. А Лидка продолжала: «Очки тебе не идут, да и волосы покрась, ну давай мерить». Платье сидело па Дорке идеально, высокая грудь, стала еще больше, юбка шестиклинка подчеркивала талию и бедра, фалдами ниспадала книзу

— Постричься бы тебе, волосы сами вьются, крутить не надо, не то что у меня, торчат как солома. Ой, Дорка, ты баба привлекательная, можешь мне поверить, уж в этом я как-нибудь разбираюсь.

Дорка хотела снять платье, но Лидка настояла, чтобы она в нем осталась. Но когда Дорка сверху набросила пальто, Лидка пожалела об этом. Старенькое, вот-вот расползется по швам. Из карманов торчали толстые шерстяные носки. Второпях Дорка забыла надеть их, в резиновые боты были вставлены деревянные каблуки, и каждый шаг отдавался болью в пятках.

Осенний вечер выдался теплым, земля, деревья усыпаны влажной листвой всех цветов — от золотистого до совсем черного. Она собрала букет из красных, зеленых, желтых листьев, от них исходил запах прелости. Вдруг ее кто-то стукнул по макушке. Дорка вздрогнула от испуга, обернулась — никого. Рядом упал еще один колючий шарик. А это ты! Решил поиграть со мной, старый платан, пожалел свои листики, все равно потеряешь, бесстыдник голый. Плоды все гуще обсыпали женщину. Пятки окончательно онемели, однако она уже не замечала боли. Теплый ветерок ласкан ее лицо, свежий воздух хотелось вдыхать и вдыхать. Она распрямила плечи, как учила Лидка, и понеслась домой. Неразлучная троица резалась в «дурака». Вовчик любил тасовать колоду, ему хотелось научиться это делать так же ловко, как баба Катя. Дорка сняла пальто, и наступила тишина. Вовчик выронил карты и бросился к матери. Никогда он не видел свою маму такой красивой, она сняла очки, ласково погладила сына по головке и закружилась с ним по комнате. Она мигом забыла о безжалостных каблуках и натертых пятках, она была счастлива.

Потом они ужинали. Вовчик все хотел рассказать матери, как он хорошо играл, даже выиграл. Баба Катя и Надюша весело подмигивали Дорке, а она хмурилась — просит же не приучать мальчишку, лучше пусть азбуку осваивает. Но возбужденный парнишка не мог остановиться, она одернула его: «Хватит, я не разрешаю тебе играть в карты!» На глаза Вовчика навернулись слезы, он разозлился и с ревом бросился к бабке, ища в ней защиту от матери. Баба Катя прижала внука, он сразу перестал плакать.