Одержизнь - [18]

Его друзья в дверях откликаются хохотом. Жиль собирает листки серой бумаги, что разлетелись по всей парте, бросает вещи в сумку, перекидывает её через плечо и спешит на выход. Надо успеть догнать Лили и отдать ей полностью решённое задание.

Девушка находится быстро: она стоит посреди коридора и ругается с Рашель.

– Я не буду этого делать! – вполголоса возмущается Лили. – Если у тебя виды на этого лощёного выскочку – сама и действуй!

– Так из всей группы ты одна с ним ладишь, – умоляюще ноет Рашель. – Ну Ли-и-или! Ну просто передай, что просили…

– Знаешь, что мне кажется? – вскипает Лили. – Что вы задумали какую-нибудь гадость. И я не…

– Лили, – окликает её Жиль. – Извини, что отвлёк. Вот задание. Только перепиши своей рукой.

Он протягивает ей исписанные листки, коротко кивает и уходит, оставляя подруг выяснять отношения. Ему надо успеть перекусить, вымыть три лектория, а после бежать по намеченным ещё неделю назад делам.

Покидая университетское крыло через час, усталый Жиль обнаруживает возле колоннады первого этажа Лили.

– Привет ещё раз, – весело машет рукой она. – Я подумала, что не сказать спасибо за помощь – это плохо. И решила тебя подождать.

Жиль смущённо улыбается:

– Спасибо за спасибо.

– А откуда ты так хорошо математику знаешь?

– Отец Ксавье научил. Я маленьким быстро всё схватывал.

– А почему не показываешь этого сейчас? Другим помогаешь, а сам только замечания от Сент-Арно выслушиваешь…

– Да мне оно как-то не нужно – показывать.

Лили ведёт себя странно. Нервничает. Поглядывает по сторонам, то и дело хмурится, но тут же принимается улыбаться, когда замечает, что на неё смотрят. Улыбка какая-то жалобная выходит. Хочется спросить: «А на самом деле зачем ты меня ждала?» – но Жиль оставляет этот вопрос при себе. Он поправляет перекинутую через плечо сумку и слышит:

– Можно я чуть-чуть с тобой пройдусь?

– Можно, – растерянно отвечает подросток.

Он забирает велосипед с парковки и медленно идёт в сторону моста через Орб, гадая, что же нужно Лили. Девушка следует за ним, молчит некоторое время, потом спрашивает:

– Тебе в Третий круг, да?

– Да. В соцслужбу.

– Ничего, что я с тобой увязалась?

– Я не против.

Жиль всё ждёт, когда из девушки посыплются вопросы, отвечать на которые ему совершенно не захочется, но, похоже, Лили нужно не это. Она просто идёт рядом. У ворот КПП трогает Жиля за локоть:

– Постой, пожалуйста. Дальше я не пойду. Я хотела поговорить, Жиль.

Он останавливается, прислоняет велосипед к стене и вопросительно глядит на Лили:

– Что-то случилось?

– Нет. Но у меня ощущение, что может.

Она набирается смелости и выпаливает:

– Рашель просила, чтобы я пригласила тебя на вечеринку.

– У тебя парень есть, – ровно отвечает Жиль. – А у меня девушка. Вот так вот.

– Дослушай. Я на эту вечеринку не пойду. Приглашение от старшекурсников. Просто хотели передать через меня. Кто-то из них знает, что мы с тобой дружим. Ты прости, но… Мне кажется, тебе надо быть осторожным. Ты самый младший в Университете, а они…

Жиль качает головой, улыбается:

– Не бойся за меня. И спасибо за предупреждение. Ну… Пока?

– Ага.

Она делает несколько шагов, оборачивается и спрашивает:

– Жиль, а на что был похож сигнал, про который все говорят?

Мальчишка задумывается на мгновение и отвечает:

– Так билось бы сердце. Если бы оно было из железа. И голос, будто эхо. И слова непонятные.

Всю дорогу до соцслужбы Жиль думает о сигнале. Вспоминает, как все сперва обмерли, потом загомонили, потом женщины забегали. Одна Софи Робер не растерялась: взяла у Вероники сына, села за внезапно оживший аппарат, включила обратную связь и чётко проговорила: «Это Азиль, Франция. Мы слышим вас! Кто вы?» Далёкий голос всё повторял и повторял одну и ту же фразу, и не было понятно, услышал ли Софи тот, кто подавал сигнал за многие километры. А потом стук механического сердца оборвался, и аппаратура снова стала бесполезной грудой металла.

И почему-то Жилю показалось, что время пошло по-другому. Это ощущение разрослось, оформилось и запало в душу предчувствием чего-то… Чего-то такого, чему нет имени, и ты не можешь понять, плохо оно или хорошо, потому что не случалось ещё подобного и оно вне всяких категорий. Но что-то было в воздухе совсем-совсем недавно, что он почуял, но не придал значения.

– Ты тоже почувствовал? – спросила очень серьёзная и тихая Амелия, когда они возвращались домой.

– Угу. И было ещё…

– Когда дождь пошёл, – уверенно кивнула девочка. – Сильный. С моря.

Жиль вспоминает ручьи, несущие вдоль дороги лепестки тюльпанов. Будто мир полинял, как свежепобеленный дом под струями воды.

«Что-то будет, – вздыхает про себя мальчишка. – Но вот что?»

В здании соцслужбы шестого сектора слабо пахнет гарью. Прошлым летом здесь всё отмыли, заново покрасили, заменили облупленную пулями плитку на фасаде, но дух пожара отсюда так и не ушёл. Витал в коридорах как напоминание. А на последнем этаже до сих пор не вставили стёкла.

«Так и везде в городе, – думает Жиль, подходя к соцслужбе. – Вроде и подправили всё, но ничего не забылось. Рушатся дома, подточенные льдом. Зимой люди голодали, потому что Каро отстранили от должности, а новый снабженец оказался говном. Дети на улицах играют в мятежников и полицейских. Отношения между простыми людьми и элитой лучше не стали. Кто-то из нынешних управленцев предлагал распахивать землю за пределами Азиля – не поддержали. Война ушла, а запах страха из города так и не выветрился».