Одержизнь - [153]

Мара идёт по разделительной полосе Юстон-роуд, не глядя на взбесившийся транспорт. Она смотрит лишь на часы, подаренные Томасом. Шагает в такт подрагивающей секундной стрелке. В метре от доктора проносится даблдэка, на огромной скорости не вписывается в поворот, таранит здание на перекрёстке. Мара не поднимает взгляда. Она слышит крики раненых, испуганный плач чьего-то ребёнка, натужный стон ломающихся конструкций автобуса, но не желает видеть лиц. Красный двухэтажный гигант заваливается набок, погребая под собой тех, кто отчаянно пытается выбраться. В то же мгновенье в автобус врезается жёлтый маленький кэб, превращаясь в груду сплющенного металла.

Доктор Тейлор идёт к подземке, глядя под ноги. От станции «Кингс Кросс» разбегаются перепуганные люди, из переходов валит чёрный жирный дым. Пахнет горелой плотью, на одной ноте воет и воет женщина. Мара не смотрит по сторонам. Она не хочет этого помнить.

– Мария-Эвелин Тейлор, остановитесь! Руки за голову! – громко требует мужской голос.

Мара продолжает идти, не сбавляя шага.

«Шпильки», – напоминает Альма.

– Мария-Эвелин Тейлор, стоять! – повторяет мужчина за спиной Мары.

«У него пистолет».

– Знаю. Я успею. Они будут брать меня живой.

Краем глаза доктор Тейлор замечает бегущего через дорогу человека в яркой футболке. Он ловко уворачивается от несущихся машин, что-то кричит, машет одной рукой тому, кто преследует женщину, другой вытаскивает пистолет из кобуры под пиджаком.

– Мара, стоять! Руки за голову! – орёт Дэвис, выбегая на дорогу перед ней.

Женщина в алом плаще останавливается, заводит обе руки за голову.

– Умница, так и стой, – одышливо выговаривает Дэвис. – Шевельнёшься – стреляю.

– Ты не выстрелишь. Томас тебе этого не простит, – улыбается Мара.

– Томас тебе не простит покушения на отца. Неудачного, док. В машинах королевского кортежа нейросеть блокирована.

– Я это знала. У меня иная цель. Поймёшь потом.

Она резко убирает руки от затылка, очерчивает полукруг, словно обнимает кого-то. Волосы каскадом рассыпаются по спине. Дэвис вздрагивает, палец давит на спусковой крючок. Воздух прорезает одиночный выстрел. Мара тихо, жалобно вскрикивает, делает шаг назад, неловко подворачивает ногу и оседает на асфальт, уткнувшись лицом в ладони. Медленно заваливается на бок, свернувшись, как ребёнок в утробе матери.

Стрелка часов на запястье Мары вздрагивает, перелистывая очередную минуту. Десять пятьдесят. На улицы опускается мёртвая тишина. Нейросеть возобновляет свою работу по старому протоколу.

Генри Дэвис отбрасывает пистолет, подбегает к лежащей женщине, склоняется над ней. Между пальцами, закрывающими лицо, просачивается кровь. Дэвис замечает металлический отблеск, присматривается и понимает, что в пальцах Мары Тейлор зажаты две шпильки.

– Чё-о-орт! – отчаянно скулит Дэвис. – Что ж ты натворила, сука?..

Мара вздрагивает – раз, другой. И Генри Дэвис понимает, что она смеётся. По асфальту растекается тёмно-красная лужа, а Мара Тейлор смеётся над ним. Над ним, над королём и спецслужбой Англии. И от этого хочется выть.

– Сука! – орёт Дэвис, стоя над ней на коленях. – Что ты натворила! Заче-ем?..

В поезде, идущем до станции «Фолкстоун», беззвучно плачет худенькая девочка, из-за короткой стрижки неотличимая от мальчика. Она лежит в ящике для багажа в купе проводника, подтянув к груди острые колени и глотая слёзы.

«Мама… ты даже не обернулась, когда я садилась в поезд. Мне так хотелось запомнить твоё лицо, мама. Твоё и Мары. Почему ты даже не взглянула на меня, прощаясь? Я не хочу думать, что ты меня бросила… бросила…»

Минуты медленно текут, где-то снаружи проходят по вагону поезда люди, негромко напевает себе под нос рыжебородый проводник. Девочка вытирает слёзы, поправляет под головой свёрнутый большой рюкзак и замирает, вслушиваясь в звуки извне.

– Baby mine, don’t you cry

Baby mine, dry your eyes

Rest your head close to my heart

Never to part, baby of mine

Little one when you play

Don’t you mind what they say

Let those eyes sparkle and shine

Never a tear, baby of mine…[89]

И она уже не знает, мерещится ей мамин голос, напевающий песенку, под которую так уютно засыпалось в детстве, или мама и вправду рядом, сидит с ней в одном купе. Ей становится тепло и спокойно. Девочка улыбается, погружаясь в лёгкую дрёму под перестук колёс.

Будит её прикосновение к плечу. Она зевает, трёт глаза и вдруг вспоминает, где находится. Испуганно вскакивает, таращится на смутно знакомого мужчину лет пятидесяти – крепкого, широкоплечего, с добрыми глазами и тронутыми сединой тёмными волосами. Рядом с ним стоит рыжебородый проводник.

– Почти приехали, малышка, – басит проводник. – Вылезай. Мы с мистером французом подготовим тебя к переходу через границу. Где там твой мешок?

Она достаёт сложенный рюкзак, протягивает проводнику. Тот со знанием дела расправляет его, опускает на пол.

– Запрыгивай. Мать научила, как надо сидеть? Вот как в ящике лежала, только сидя. И тихо-тихо, даже дыши шёпотом.

Девочка забирается в рюкзак, садится, прижав к животу котомку, обнимает себя за плечи и наклоняет голову. Проводник аккуратно затягивает над её стриженой макушкой завязки, застёгивает ремни и помогает Ксавье Ланглу взвалить рюкзак на плечи.