Одержимый женщинами - [118]

Мари-Мартина ужинает с Поммери и его дочерью Изабель. Она – пресс-атташе, он – директор банка, у малышки большие наивные голубые глаза.

Роскошная Зозо, смуглая, как головешка, и Китай-Наши-Деньги-Отбирай являют собой весьма приметную любовную парочку. Насколько известно, сам он из Тулузы и владеет многими парижскими ресторанами.

Лизон-Саломея вернулась к мужу-кузнецу, на самом деле он нотариус. Она-то его во всяком случае в упор не видит, потому что он всегда молчит, как рыба. Она окидывает сумрачным и гордым взглядом цыганки собравшуюся публику.

Ванесса и Савенна – близнецы – сидят со своими мужьями. Чтобы избежать супружеских недоразумений, они теперь одеваются и причесываются по-разному, но только им двоим известно, если вообще известно, какая из них в узких брючках стиля «корсар», а какая в мини-юбке от Пако Рабана.

Мишу работает в бюро обслуживания.

Джитсу и Ковальски – официанты в белых тужурках.

Красавчик стал сомелье. Молодой человек с неисчерпаемым воображением сталкивается с ним в тот момент, когда доходит до стола, стоящего в эркере, за которым угасают последние проблески сумерек, там сидит его дочь. Там же он видит свою дорогую бабушку, она совсем не изменилась, и свою белокурую мать – обе они приехали из Марселя, чтобы провести несколько дней с блудным сыном, теперь они видят его очень редко, ну и, конечно же, нежная Констанс, еще более обворожительная, чем когда-либо. Бабушка, по своему обыкновению вся в черном, ковыряет какое-то рыбное блюдо, мама – краба, а жена не хочет начинать без него и пока изучает какие-то семейные фото.

– Ты уж прости нас, – говорит бабушка, – мы больше не выдержали.

– Где же ты был? – спрашивает мать таким же тоном, как когда ему было семь лет.

Он вздыхает и, усаживаясь, делает над головой какой-то непонятный жест: дескать, далеко, очень далеко.

Констанс поправляет упрямую прядь, которая закрывает ему правый глаз, и говорит:

– Я тебе сама все заказала, так что не взыщи.

Он наливает себя бокал «Мюскаде».

Когда он ставит бутылку обратно, бабушка выхватывает ее, срывает с горлышка свинцовую фольгу, аккуратно сворачивает и засовывает в свою черную сумку, висящую на стуле.

И поскольку он улыбается от умиления, она тоже улыбается ему в ответ, а вокруг ее лукавых глаз собирается сеточка морщинок. Три остальные тоже улыбаются на всякий случай, не понимая, что же тут смешного.

Тогда этот молодой упрямец дает себе слово, что закончит сценарий, который придумал только что.

И он упорно поднимется столько раз, сколько ему придется падать на песок, столкнувшись с очередным препятствием или разочарованием. А последним кадром фильма, который точно подойдет его замыслу, будет то, что они видит у себя перед глазами: четыре поколения женщин, собравшихся за одним столом, которые смотрят на него и улыбаются ему.

Не отрываясь от закусок, он обводит взглядом своих героинь. Он знает судьбу каждой из них. Он также знает, что герой, который так их занимает, в его сновидениях – слегка иной. Разумеется, он наделяет его чертами, похожими на собственные: прядь на лбу, угловатые жесты, ностальгия по фильмам своего детства, воспоминаниями о них будет пронизан весь сценарий – «Смешно, но иногда трогает до слез», – сказала бы Жанна. Что-то другое: какие-то эпизоды, надежды, сожаления, ведь когда что-то выдумаешь, непременно нужно вложить всего себя. Но все-таки это не совсем он.

И потом, он сам этого хочет.

В эту минуту именно здесь, в ресторане отеля, расположенного на берегу Атлантического океана, по спине у него пробежал холодок неуверенности: а что если вместо того, чтобы остаться вне этой подходящей к концу истории, он сам попал в нее? А что если кто-то, неизвестно где, именно сейчас воображает себе все это, а он остался там, среди действующих лиц, и теперь его собственная жизнь зависит только от полета чужой фантазии, столь же сомнительной, как его собственная?

Он говорит себе, черт возьми, не стоит слишком задумываться над этой проблемой, особенно сейчас, во время обеда. Многие из ему подобных давно бились над ее решением, и хочется надеяться, что кукловод, который дергает его за ниточки, еще не скоро напишет слово

КОНЕЦ -

и отправит все в небытие.

Я, как и он, не уверен в природе вещей и постараюсь держаться от них подальше.

Возможно, кто-то, неизвестно где, воображал и до сих пор воображает, что я люблю рассказывать истории и что я достаточно упрям и готов противостоять своим смертельным врагам: сомнению, тревоге и одиночеству. Не знаю. Могу только сказать одно: столько раз не решаясь приступить к этому рассказу, однажды июльским утром, год назад, я внезапно подумал, что что-то получается и нужно двигаться дальше в этом направлении. И я тронулся в путь.

Олерон, лето, 1985 г. – Париж, весна 1986 г.