Одержимый женщинами - [103]

Мадам Боннифе, парикмахерша, потеряла мужа при оккупации, а шевелюру – при капитуляции немцев[31]. С тех пор она эмигрировала в Германию, чтобы во второй раз выйти замуж, на сей раз за того солдата из гарнизона, с которым наиболее интенсивно сотрудничала.

Северен, неудачливый супруг Эммы, развелся, потом примкнул к Французской милиции[32], и тоже умер – вывалился из окна в пьяном виде. Последнее, что он сказал перед тем, как испустить дух, – послал ко всем чертям родного брата, утверждая, что в старой и темной истории их раздора по поводу лошади все права на его стороне.

Бывшая повариха «Пансиона святого Августина» сегодня кашеварит в богадельне на острове Олерон, где на солнышке спокойно доживает свои дни ее восьмидесятитрехлетняя мать. Если я сочту нужным, Эвелин съездит к ней.

Думаю, неплохие трофеи за час с небольшим, пока Эвелин была одна, если учесть, что было жарко и возникали паузы для кружки пива на террасах портовых кафе, но моя дорогая пчелка приберегла самое интересное на десерт. Самое потрясающее открытие, о котором она докладывает мне, когда мы въезжаем на парковку отеля, что те, кто предстал предо мной собственной персоной в крепости – на самом деле очевидцы бурного прошлого моего Кристофа. Их двое – чудовищно уродливый Красавчик и молодой эксцентричный солдат по прозвищу Джитсу. Если верить капитану рыболовецкого суденышка из Сан-Жюльена, который не скрывает, пропустив стаканчик, что регулярно посещал «Червонную даму» и перепробовал всех появлявшихся там девиц, первый был сутенером дылды-Белинды, а второй – прислугой за все про все в заведении.

Я за рулем. От удивления едва не впилилась в пальму.

В эту ночь, как и в прошлую, мы обе не спали. На коврах наших смежных номеров в гостинице «Великий Ришелье» в беспорядке разбросаны страницы дела, которое передал мне судья, тут же остатки ужина, который нам принесли, пепельницы, полные окурков, пустые бутылки из-под пива. Мы обе полураздеты и, стоя на коленях, скрупулезно воспроизводим маршрут Кристофа после его побега в августе 1939 года. Тщательно сопоставляя факты, мы стараемся определить, где сегодня могут жить те женщины, которые давали ему приют, любили, так сильно ненавидели, что даже не раз пытались убить.

Вопреки тому, что можно себе представить, не так уж и трудно найти тех, кто живет далеко. В деле неожиданно мы находим адреса Йоко, Эсмеральды, Орла-или-Решки. Один парижский импресарио диктует нам по телефону адрес Шу-Шу в Лос-Анджелесе. Затем мы устанавливаем места проживания почти всех остальных. Когда в наши открытые окна заглядывают первые лучи солнца, Эвелин уже напечатала, наклеила марки на конверты, в которых находятся мои СОС, адресованные не только тем, кого я перечислила, но и Эмме, и Зозо, и Толедо. Позже днем настанет очередь Белинды. На следующий день благодаря бывшей поварихе мы отправим письмо Каролине.

Наверное, я, как впрочем, и никто другой, так и не узнаю, что стало с Ванессой и Савенной – близнецами из «Червонной дамы». Очень это обидно, поскольку в деле в известной степени подтверждается достоверность небылиц, рассказанных старой прислугой доктора Лозэ. Кажется, что, покончив с проституцией, они целый год прятали Кристофа, начиная с того самого момента, когда он раненый сбежал из осажденного «Пансионата святого Августина», вплоть до того дня, когда, даже еще полностью не оправившись, он укрылся на борту «Пандоры». Поскольку он, впрочем, как и их родная мать, не мог различить их (а в постели уж и подавно), он так и не сумел сказать, какая из них выстрелила в сестру в домике на пляже, где до той самой минуты, пока он не решил вмешаться в их отношения, они торговали ванильным и фисташковым мороженым.

Я вряд ли что-то узнаю о судьбах Саломеи, Шери-Чен, Ясины, некой Гертруды, которую он встретил в Вене, и она выдала его британцам – он категорически отказывается говорить о ней, разве что замечает: «Женщины тоже предают нас, если слишком долго жили среди мужчин».

Я помню тот июль и тот август – жесткий контраст, свет и тень.

Целительная тень – это камера Кристофа. Кровать и покрывало цвета хаки. Стол, прикрепленный к стене, его целиком занимает макет «Пандоры», построенный из спичек, скрепленных школьным клеем, так Кристоф спасался от скуки. Забытый запах этого клея. Высоко под потолком зарешеченное слуховое окно выходит во двор, тот самый, где ему разрешают гулять. Один-единственный, но прекрасный стул – нелепый, место ему в борделе развеселых лет. Впрочем, он и попал сюда из «Червонной дамы», его приволок в крепость один сентиментальный немецкий артиллерист, выменяв на ящик маргарина.

Фотографии, висящие на стенах, менялись почти так же часто, как и республики, но Кристоф был постоянен в своих привязанностях, это были одни и те же актрисы: Норма Ширер, Жизель Паскаль, Джин Тирни, Шу-Шу, и еще одна, Мартина Кароль, только начинавшая свой путь на этом небосклоне, усеянном звездами.

Свет – мои ночи, одиночество, борьба со временем. Эвелин Андреи уехала в Париж, поскольку действовать можно было только оттуда. Я наняла моторную лодку, чтобы добираться до крысиной норы и обратно. Как когда-то Белинда ради Красавчика, я тоже карабкалась на верхушку маяка и разглядывала высокие серые стены, где находился в заточении мой возлюбленный.