Одержимые - [19]
Конечно, это была не более чем шутка, одна из причудливых, самоиздевательских шуток Роуз — постскриптум, нацарапанный, когда ее веки начали сами закрываться от усталости. И все же… И все же, когда она написала: «Я решила избавиться от своей проклятой девственности», — и запечатала письмо, она поняла, что осуществление плана было неизбежно. Она мужественно пройдет через это. Много лет назад, когда Роуз была самым многообещающим молодым писателем в своем кругу и награды, дружеская поддержка и призы сыпались ей в руки, она заставила себя довести до конца все бесчисленные проекты только потому, что они были рискованные и могли причинить ей боль (хотя Роуз презирала пуританское равнодушие Одомов к удовольствиям, по соображениям ума, но верила, что болезненные ощущения и даже сама боль имели целебный эффект).
Таким образом, она решилась на следующий вечер, в четверг, сказав папе и тете Оливии, что идет в городскую библиотеку. Когда они, как она и ожидала, с тревогой спросили, почему, в самом деле, она отправилась туда в такое время, Роуз ответила, насупившись, как школьница, что это ее дело. «Но разве библиотека открыта в такой странный час», — хотела знать тетя Оливия. «По четвергам она работает до девяти», — ответила Роуз.
В тот первый четверг Роуз направилась в бар для одиноких, о котором была наслышана. Он находился на первом этаже нового высотного административного здания. Но сразу ей не удалось найти его, она долго ходила вокруг огромной башни из стекла и бетона на своих неудобных высоких каблуках, бормоча, что ничто не стоит таких усилий, даже если они так болезненны. (Конечно, она была целомудренная молодая женщина, чье представление о сексе не сильно продвинулось с уровня средней школы, когда более грубые, более безрассудные и более осведомленные дети, выкрикивая определенные слова, могли заставить Роуз Малоу Одом зажать уши руками). Потом она нашла этот бар, вернее, нашла длинную очередь молодых людей, которая вилась по темным бетонным ступенькам в переулок, и по переулку на сотни ног. Это были страждущие попасть в «Шантеклер». Она испугалась не только очереди, но обилия молодых в толпе: все не старше двадцати пяти, все одеты не так, как она (она оделась как в церковь, которую ненавидела. Но как еще следует одеваться?). Поэтому она повернулась и отправилась в библиотеку, где сотрудники знали ее и уважительно расспрашивали о «работе» (хотя давным-давно она ясно дала понять, что больше не «работает» — требование ее мамы, когда она сильно болела. Потом ненадежное здоровье папы, и, конечно же, ее собственная история респираторного заболевания. Вдобавок анемия и ломкие кости не позволяли ей сконцентрироваться). Избавившись от заботливого кудахтанья старых дам, она провела остаток вечера вполне продуктивно — она прочла «Антигону» в новом для нее переводе, сделала записи, как всегда, вызванные случайными мыслями, для статей, рассказов или поэм, а затем, как всегда, смяла эти записи и выбросила. Но вечер не прошел зря.
В следующий четверг она отправилась в отель в Тофилде, намереваясь посидеть в полумраке бара, пока что-нибудь не произойдет. Но едва она ступила в вестибюль, как ее окликнули Барбара и ее муж. В итоге ей пришлось пообедать с ними. Они на несколько дней приехали в Тофилд навестить родителей Барбары, которые ей всегда нравились. Хотя она не виделась с Барбарой пятнадцать лет и не думала о ней ни разу за все эти пятнадцать лет (если не считать того, что она помнила, как близкий друг Барбары на шестом курсе придумал жесткое, но, вероятно, очень точное прозвище для Роуз — «Устрица»), она действительно хорошо провела вечер.
Любой, кто наблюдал бы их столик в сводчатом, с дубовыми панелями, ресторане «Парк-Авеню», обратив особое внимание на высокую, тонкую, немного нервную женщину, которая часто смеялась, обнажая десны, и которая, казалось, не могла постоянно не трогать свои волосы (шелковые, как у ребенка, светло-коричневые, никак не уложенные, очень шедшие ей к лицу) и поправляла свой воротничок или серьги — этот человек был бы просто потрясен, узнав, что женщина (неопределенного возраста: ее «нежные» выразительные шоколадно-коричневые глаза могли принадлежать и неуклюжей шестнадцатилетней девчонке, и элегантной пятидесятилетней женщине) собиралась провести вечер в поисках мужчины.
