Одержимые дьяволом. Мой опыт психиатра рядом с паранормальным - [87]

Одним из печальных результатов этой ранней главы в истории психоанализа стало многолетнее принижение значения реальной жизненной травмы как важного фактора, способствующего развитию психических болезней. Общее мнение терапевтов до середины XX века состояло в том, что жестокое обращение и травмы в анамнезе пациентов встречаются довольно редко – к примеру, в одном из методических пособий того времени писалось, что частота инцестов составляет один ребенок на миллион. Даже в то время, когда я сам начинал как психиатр, многие ведущие врачи практически не учитывали влияние и статистику случаев жестокого обращения.

Неизбежная реакция на этот образ мышления случилась уже в 1970–1980 годы. Для многих из нас, занимавшихся лечением невротичных пациентов, становилось все более очевидным, что в этой категории людей наблюдается огромный процент переживших в прошлом жестокое обращение. Среди нескольких диагностических групп пациентов, особенно тех из них, кто страдает пограничными расстройствами, особенно часто встречаются люди, пострадавшие в прошлом от сексуального, физического или эмоционального насилия, и сейчас эти факты широко известны. Также теперь у нас есть более полное понимание того, какие нейробиологические последствия могут быть у таких историй.

Однако, как это часто бывает, маятник теперь качнулся в другую сторону. В некоторых терапевтических кругах (и среди некоторых слабо подготовленных специалистов в области психического здоровья) выявление и «исцеление» травмированного «я» стало главной, а иногда и единственной целью лечения. Некоторые терапевты даже решили называть себя «травмапевтами», как это сделал консультант Рэймонда.

Именно по этой причине многие психотерапевты, невольно или даже намеренно, оказывали давление на своих пациентов, чтобы они воссоздали те воспоминания, которые на деле не соответствуют никаким реальным событиям прошлого, – как это делал, по мнению многих, Фрейд. В основном это были «воспоминания» о якобы пережитом насилии. Некоторые терапевты настолько уверили себя в важности фактора жестокого обращения, что, как и Фрейд веком ранее, начали побуждать своих пациентов обыскивать темные закоулки своей памяти, полагая, что там обязательно найдутся такие подавленные воспоминания.

В опубликованном нами исследовании мы постарались исключить из результатов все неоднозначно трактуемые воспоминания. Мы предполагали, что пациенты, подвергшиеся насилию, помнят травму и им не нужна терапия, чтобы «восстановить» воспоминания, хотя их детали, возможно, несколько померкли. Я не могу припомнить, чтобы кто-либо из моих коллег-психиатров из четырех медицинских колледжей, с которыми у меня есть контакты, сообщал, что получил заслуживающие доверия данные от какого-то пациента, внезапно «вспомнившего» после многих лет забвения о полученной в прошлом серьезной травме, не говоря уже о ритуальном насилии.

Одна пациентка нашего стационара, которую я хорошо знал, утверждала, что ее мать-сатанистка и другие члены сатанинской секты издевались над ней в детстве. Она считала, что это не восстановленное воспоминание, а факт ее жизни, который она никогда не забывала. Однако я знал, что она много лет работала с психологом, который вводил ее в гипноз и уверял в том, что у нее расстройство множественной личности, поэтому мое отношение к ее словам было довольно скептическим, хотя она продолжала держаться своей версии произошедшего. И я, конечно, не мог ее опровергнуть.

Эти клинические зарисовки призваны не только напомнить нам о капризах памяти, но и поделиться наблюдением: многие люди (вроде Рэймонда и его консультанта) отчаянно ищут одну-единственную и при этом простую причину всех своих проблем. Легче поверить в то, что было какое-то одно событие, которое лежит в основе проблемы, чем в то, что существует сложное сочетание уязвимостей и множества причин. В отделении пограничных расстройств личности, где у многих пациентов были в прошлом травмы, я иногда слышал от некоторых людей, что они не помнят, что подвергались насилию. Некоторые говорили, что даже хотели бы, чтобы у них была такая «веская причина, почему я в этой беде».

Отсюда становится понятным, почему некоторые пациенты и их консультанты ухватились за странные сообщения о сатанистах, похищениях людей и ритуальном насилии. Но необходимо различать. Как я уже говорил, действительно есть какое-то число реальных «сатанистов» разного вида и разного уровней вовлеченности. Не все из них охотятся за маленькими детьми и не только детьми, но и не все они ограничиваются игрой «Dungeons and Dragons».

Судя по тому, что я знаю о работе полиции и государственных обвинителей в этой сфере, реальность всегда оказывается более сложной, чем думали они или предполагают профессиональные эксперты. Они достаточно часто обращались ко мне за консультациями, и я за многие годы наслушался от органов защиты правопорядка таких жалоб больше, чем от кого-то другого. К примеру, один детектив из полиции Нью-Йорка рассказывал мне, что, по его опыту, сатанинские секты обычно стараются как можно меньше привлекать к себе внимания – как и мафия, – потому что иногда они занимаются явным криминалом. Другие комментаторы считают, что большинство таких сект малочисленны и более активны в сельских районах. Участие Кэтрин в молодости в ее «сатанинском клубе», по-видимому, относится к этой категории. Согласно этой точке зрения, такие группы состоят в основном из маргинальных и неудовлетворенных людей, которые хотят свободы от морали и больше адреналина в своей часто однообразной жизни. Сообщения о чудачествах неофитов или о не таких безобидных, а иногда и реально отвратительных акциях серьезных последователей разных направлений сатанизма то и дело публикуются в газетах и на сетевых ресурсах, хотя масштабы этой активности не очень понятны. Некоторые группы открыто проводят свои ритуалы, обычно это черные мессы. Летом 2019 года в непосредственной близости от епархиального собора Оттавы, Канада, была проведена редкая