Одд и Ключ времени - [38]

Глава 21 ЛАВИНА

А происходило это так…

Зима, ранняя, снежная, но необычайно теплая, пришла в Яттерланд еще в октябре и сыпала, сыпала крупные, как мотыли, снежинки на крыши домов, оголенные деревья, пашни, присмиревших собак, людей. Надо всей долиной не переставая шел снег. Небольшие хижины в распадках между холмами занесло уже по самые крыши, и над белым океаном наружу выступали только дымящие сизым печные трубы.

Собаки, уподобляясь кротам, рыли ходы от заваленных снегом будок к хозяйским домам, чтобы согреться и не чувствовать себя брошенными. Прямо скажем, косматый пастуший пес крайне плохо приспособлен для того, чтобы рыться в глубоком снегу. Если бы овцы видели сейчас старого ушастого Марта, увязшего в сугробе, то полиняли бы от смеха. На его счастье, вся отара пряталась от непогоды в овчарне, пристроенной к хижине пастуха Квиртта, в полной темноте пережевывая тягучее душистое сено. Поскольку овчарня эта была куда больше самой хижины, то иной зубоскал мог сострить, что, мол, вовсе наоборот — это человеческое жилье пристроено к сараю. Так или нет, не будем спорить. Тем более что под снегом теперь не было видно ни того, ни другого.

Старик Квиртт сидел за шатким столом и чинил рукавицу в тусклом свете горящей щепки. Щепка прогорала быстро, а старик работал медленно, и возиться с починкой можно было до следующей весны, когда от рукавицы уже не будет никакого толку.

Квиртт едва попал ниткой в игольное ушко, когда в дверь хижины заскребли и раздался приглушенный досками жалобный вой… Нить снова сорвалась, и старик уколол иглой мозолистый палец.

— Да что ж ты! — выругался он.

В эту секунду нетерпеливая лучина погасла, и единственная комната в доме оказалась охвачена темнотой. Только из-за жестяной заслонки отсвечивали красным на котелке тлеющие в печи угли. Пастух еще с утра собирался заштопать рукавицу и выпить чаю. Дело затянулось, снаружи солнце стояло в зените, а так рукавица так и осталась дырявой и чай в котелке совсем остыл. Тихо ругаясь себе под нос, Квиртт поплелся к двери, чтобы впустить пса: что ни говори, а старого друга нужно уважать…

Март едва не сбил хозяина с ног, вбегая в дом, и с шумом отряхнулся посреди комнаты, забросав все вокруг комьями снега. Квиртт, не переставая ворчать, зажег от печи новую лучину и обнаружил сидящего в растекающейся по полу луже весьма довольного собой огромного взлохмаченного пса. В пасти тот держал начисто обглоданную кость, которой то ли решил поделиться с хозяином, то ли пожадничал оставить во дворе. Хвост размеренно разносил лужу по вытертым доскам, сухого места на которых почти не осталось.

— Что ж ты творишь?.. — посетовал старик, глядя в карие глаза на широкой лохматой морде.

Пес по-щенячьи тявкнул, протягивая ему кость, разметал хвостом остатки лужи, достав брызгами до стен, и нетерпеливо заскулил, ерзая на заду. Старик беззубо улыбнулся ему и потрепал за ухом, пряча рукавицу в карман фартука. Пес с грохотом выронил кость на пол и, получив столь явное одобрение хозяина, перекочевал под лавку, устраиваясь поспать.

В дверь хижины негромко постучали.

Учитывая погоду, это было очень большой неожиданностью. Дом стоял на окраине Овец, и по нечищеным дорожкам дойти до него было настоящим приключением. Старик замер, а пес подскочил с пола, едва не опрокинув лавку, и приготовился лаять, как положено штатному охраннику.

Кто-то постучался настойчивее и сильнее, поддав ногой. Затем по толстым доскам прошелся набалдашник тяжелого посоха, а из-за обитой войлоком двери раздался голос:

— Здесь, что ли, живет Квиртт?! — голос пришельца был густым и низким, как грозовая туча.

— Да! А чего надо?! Я тебе баловать… Смотри у меня! — на всякий случай добавил пастух.

Тут уж прорвало и пса, залившегося хриплым лаем. Сонные овцы в сарае шарахнулись в темноте, сбиваясь в кучу от ужаса, который составляет значительную часть их привычек. Овцам всегда мерещится разное…

— Письмо тебе! — раздалось из-за двери. — Отворяй, несносный старик!

Квиртт, конечно, узнал голос и теперь разыгрывал спектакль. Когда он открыл дверь, крикнув ради эффекта пару ласковых, то в облаке пара обнаружил стоящего на пороге огромного бородатого старика. Рядом в снег были воткнуты широкие сосновые лыжи, сложив которые вместе можно было получить недурных размеров лодку. Стало понятно, как по такому снегу добрался до хижины почтальон. А уж силы, похоже, ему было не занимать.

— Грузз, чтоб тебя! Ну и напугал ты меня, старый черт! Входи.

— Боязливый ты стал не хуже своих овец, — пророкотал гость и, согнувшись едва не пополам, протиснулся в хижину.

Пес притих и снова улегся под скамьей.

— Письмо тебе, — сказал названный Груззом, оглядывая комнатушку на предмет, куда бы сесть.

Огромный почтальон был знаменит на всю округу. Его боялись даже орки, не говоря уже об обычных разбойниках, иной раз забредавших в долину и леса вокруг нее. Волки бежали за горизонт, лишь заслышав его запах. Грозен и силен был почтальон Грузз. И не было в долине надежнее способа отправить весточку родне или передать соседу посылку из соседней деревни. Грузз был единственным, кого орки ребенком дважды пытались утащить в шахты, но оба раза он отбивался от них голыми руками, а одного даже зашиб насмерть, сделав потом из него страхолюдное чучело. «В деда пошел, долгих ему лет, старому волкодаву», — говорила про него бабка, вытирая щеки упитанному карапузу полутора лет от роду, взнуздавшему хряка во дворе.