Одд и Ключ времени - [32]

Медвежонок ревел, продолжая рваться к малине. Что тут поделать — природа берет свое. А малина для медведя — это первое лакомство после меда. Клюпп попытался усадить его на дно лодки, чтобы тот не шумел, но он вывернулся и с громким «плюх!» свалился в воду, направляясь к вожделенному лакомству.

Кусты на берегу снова зашуршали, а между листьями прямо перед лодкой показалось исцарапанное мальчишечье лицо. Оно было густо украшено веснушками, а на носу криво сидели перемотанные проволокой очки. Лицо улыбнулось, показав отсутствие верхнего переднего зуба, и шмыгнуло так, что очки подскочили до лба.

— Привет! — мальчик немного помолчал и добавил: — Классный медведь у вас, — его лицо снова расплылось в щербатой улыбке.

В это время медвежонок добрался до малинника и начал прорываться в самую гущу, чтобы заняться своим медвежьим делом: ощипывать всю ягоду, до которой мог дотянуться.

— Привет, — ответил Одд.

Клюпп настороженно молчал.

— Ты кто?

— Я Крокк. Младший. Пишется «мл.», — поведал внезапный гость и тут не удержался, повалившись из кустов в реку.

Теперь он стоял по пояс в воде между малиной и лодкой, придерживая на плече тяжелый кожаный мешок.

— Возьмите с собой, а?

— Зачем?! — удивился Одд.

— Пригожусь! Я, знаете?! Все умею! Закачаетесь, что могу! А тут что, по-вашему? — он показал взглядом на мешок. — В жизни такого не видели.

— А что там? — пропищал Клюпп, любопытство которого не знало границ.

— О-о-о… — закатил глаза Крокк-младший (пишется «мл.»), но Одд был настроен решительно:

— Нам таких придурков не надо. Самим есть нечего.

— У меня есть специальные пилюли из сушеных гусениц! Во! — Крокк выставил вверх большой палец руки с обгрызенным ногтем, как бы подтверждая, что нет на свете слаще лакомства в походе, чем сушеная гусеница. — Одной хватает на целый день!

Мальчишка все так же стоял в воде, но, кажется, его это нисколько не волновало. Когда он заговорил про пилюли, то весь аж засветился от радости.

— Гусеничные чего? — переспросил Одд.

— Ну, пилюли. Такие штуки из сушеных гусениц. Круглые. Почти круглые. Я их сам придумал.

— Из гусениц?! Ты что, дурак?!

— Я дурак?! — Крокк явно начинал злиться. — Да гусеницы — это самые питательные штуки на свете!

— Из гусениц, которые ползают по листьям? — Клюпп широко открыл глаза и забыл закрыть рот от удивления.

— Ну да! Зеленые такие. Но есть и с полосками. Я же сказал: гусеничные, — мальчик чуть не плакал от досады, что его не понимают.

— Здорово! — пропищал Клюпп. — Покажи, а?

— Фигу! Берите меня с собой!

— Слушай, Одд, давай его возьмем. Ты только представь, он из гусениц делает пилюли!

Одд откровенно не понял, что так обрадовало маленького орка в сушеных гусеницах. «Впрочем, орки ведь едят что попало… Наверное, гусеницы у них в крови от рождения… Или в сердце… Как там говорят? — он вспомнил вчерашний вечер. — Хотя этот конкретный орк лопает ячменные лепешки и сыр, как проглот».

Он так и не придумал, с кем сравнить головастика, когда лодка зашаталась, и в нее с помощью Клюппа забрался Крокк со своим всеобъемлющем мешком.

— Только давай мы будем звать тебя просто «Крокк», без этого твоего «мл.»? Уж очень длинно получается. Пойдет? Я вот — Клюпп. А он — Одд, — представился за двоих маленький орк.

Крокк согласно кивнул и приподнял в знак приветствия несуществующую шляпу.

— Весьма приятно! Медведя забирать будем?

Крокк был на полголовы ниже Одда и таким тощим, будто его действительно в жизни не кормили ничем, кроме сушеных гусениц. И то по одной в неделю.

— Я домашним записку оставил, так что все в порядке! Мол, пошел посмотреть на мир.

— Офигенски здорово! Рад за тебя! А от нас-то тебе что нужно? — спросил его Одд.

— А вы путешествуете, я сразу понял. Вот и я с вами теперь. Лады? Лодка эта, кстати, моя.

Глава 18 ОЗЕРО МУТАБОР

Все трое уже с месяц жили в низовьях Ойи. Река здесь разливалась широко, омывая длинные песчаные косы и острова с купами деревьев, полные галдящих птиц и мелкого зверья. По весне эти острова и косы полностью заливало водой вместе с прибрежными лугами, когда Ойя вздымалась в своем русле от талых снегов. Река превращалась в ощетинившееся сухостоем серебристое море, рябь волны на котором сливалось с тенями миллионов пернатых, слетевшихся строить гнезда. А в конце мая серебро уже сменялось ковром зелени, захватившей все клочки суши, и гвалт разросшихся птичьих стай разрывал воздух.

Лодка шла среди стен высокой травы по узким, извилистым каналам с теплой, зеленоватой водой, на которые расщеплялось русло степенной Ойи к середине лета. Со дна ее отирали бурые рукава водорослей, неслышно колышущиеся в струях. Кое-где — их сразу было видно по хрустально-чистой воде, перебивающей общий поток, — снизу били холодные ключи.

— Тяни! Тяни!

— Да тише ты! — шипел Одд на нетерпеливого Крокка, рвущего из его рук удилище. — Отстань…

Одд неторопливым размеренным движением поводил леской, быстро и уверенно подсекая очередную рыбешку.

— Ну что, а? Что тебе надо, Крокк? Ты сам-то чего не ловишь? — шутливо досадовал он на друга, весь улов которого в виде несчастливого пескаря размером с мизинец валялся на траве, не прекращая попыток сползти в воду.