Одд и Ключ времени - [28]

Праздников в долине было прилично, да и девушек немало, так что мост казался издалека цветным облаком, в котором сильно преобладали розовый и кроваво-красный. Орки никогда не забирали девчонок в свои норы, видимо, считая их бесполезными в шахтерском деле. Хотя, как полагал Крокк, даже злобные подземные твари не решались связываться с этими дурехами, а уж сам он ни в жизни не собирался жениться на одной из них. Говоря честно, приходится сказать, кое-кто из одноклассниц выглядел весьма ничего себе… Но в целом Крокк был тверд в своих убеждениях. Для забот насущных ему хватало трех старших братьев с их молодыми женами, устроивших из родительского дома невесть что, куда и заходить не хотелось. Ко всем бедам соседская Кломинья то и дело заглядывала к нему через калитку, наряжаясь в разные платья: то ей одно было нужно, то другое… Он спасался от нее как мог, но она удивительным образом всюду его находила.

Поглощенный своими мыслями о жизни, Крокк уже почти дошел до Железного столба, когда вдруг обнаружил, что на его носу отсутствуют очки. Он перевел взгляд на дальние сосны и с недовольством отметил, что их верхушки расплываются в глазах. Так и есть, их точно нет на месте!

Крокк был близорук, и без очков ему пришлось бы сидеть за первым столом прямо перед учителем, чтобы видеть надписи на доске. А это лишало его возможности заниматься своими делами за спинами других учеников. Например, устраивать гонки жуков между линейками. Да мало ли что еще найдется поважнее арифметики, в которой он и так разбирался лучше всех в классе!

Единственным человеком в долине, кто умел делать очки, был стеклодув Фьютт, и младший Крокк из семьи Крокков был постоянным его клиентом, потому что чуть не каждый месяц разбивал или терял их при загадочных обстоятельствах.

Мать мальчика привязывала драгоценный предмет шнурком к воротнику куртки, дед тачал надежные футляры, братья смеялись над растяпой, а отец страшно ругался — но Крокк был неисправим. Сейчас на нем как раз должны были быть только вчера купленные очки в блестящей проволочной оправе. Однако он шарил по всем карманам — и не находил их.

Мальчик остановился на обочине и запустил руку в тяжелую заплечную сумку, в которой таскал всякую всячину в половину себя весом.

Пес, плетущийся сзади, с недоумением посмотрел на своего мешкающего подопечного. Затем он вопросительно вильнул обрубком хвоста и глухо гавкнул, подгоняя его, словно вставшую на дороге овцу. Все-таки Рубб был пастушьим псом и имел далеко не аристократические привычки. К тому же он был убежден, что он главный в компании и, хотя относился к хозяину снисходительно, считал необходимым посильно заниматься его воспитанием.

Крокк отмахнулся от надоеды-пса сумкой, шмыгнул носом и уселся на траву. Вытащив грифельную доску, часть барсучьей челюсти с клыками, какую-то бесформенную деревяшку и кусок свинцового слитка, Крокк наконец обнаружил искомое. Одно стекло выпало из оправы и валялось где-то на дне сумки, а второе было наглухо перепачкано смолой, пролившейся из лопнувшего пузыря на дне сумки. Вскоре обе руки мальчика оказались в той же липкой жиже, которую он безуспешно пытался оттереть о штаны.

Дело в том, что научные эксперименты были его страстью. Путем жестоких войн и коварных интриг он отвоевал у братьев собственный маленький сарай в углу сада, в который имел право входить только он один. Право это поначалу оспаривалось, но затем братья нашли себе лучшее применение, чем препираться из-за рассохшейся развалюхи на заднем дворе. Все трое один за другим женились, работали вместе с отцом и, наверное, просто забыли про давний спор. Им было уже неинтересно разбираться, кто стащил алебастровые шарики из жестяной банки и почему почти новая еще удочка валяется сломанной на грядке с укропом. Это вполне устраивало Крокка, день и ночь проводившего в своем замке, смешивая, переливая и взбалтывая какие-то подозрительные смеси, большая часть которых пахла, как выгребная яма, и горела, как сухой хворост.

Сарай дважды чудом не сгорел от очередного опыта неутомимого обитателя, но взрослые успевали залить пожар и вытащить самого великого и ужасного Крокка с опаленными пальцами и бровями. Единственный, кому разрешалось присутствовать при этом колдовском действе, был его дед Хрумм от которого, говорили, Крокк и унаследовал свою пагубную страсть к чтению книг и поджогу взрывающихся порошков.

Мальчик всюду собирал, составлял и таскал с собой записи, а также пузырьки и мешочки с какими-то веществами, особую ценность в ряду которых представляла «малийская» смола, изготовленная и названная им самим. Из чего Крокк готовил ее, лучше было не знать. Самым ценным темной тягучей жидкости было то, что ни одним из известных способов ее невозможно было оттереть. В том числе (да, увы, это была она!) от новых очков, за которые ему прилично влетит дома сегодня вечером…

Рубб со вздохом сел у дороги, глядя на молодого хозяина с той терпеливой грустью, которая свойственна только большим добродушным псам по отношению к детям. Крокк погрозил ему кулаком, вызвав неодобрительный «гав!».