Очищение огнем - [7]

– Мама, послушай, – попросила девочка, чье внимание привлекла доносившаяся с полей музыка.

Высвободившись из объятий Локи, она подошла к краю веранды.

– Там тоже день рождения празднуют?

– Да. Веселье будет продолжаться до восхода. Кейулани втянула носом воздух.

– Как хорошо пахнет! Пойдем на праздник, мама!

– Уже слишком поздно!

Понизив голос, Локи вгляделась в темноту.

– Слишком много злых духов скрываются в этот час в высокой траве и на вершинах пальм.

– Никто сегодня не боится духов! Пожалуйста, мама! Кейулани метнулась через крытую тростником веранду, схватила мать за руку.

– Это день рождения Гавайев!

Локи молча взглянула в прелестное, полное нетерпения личико дочери. Как отговорить ее? Может, просто сказать, что скоро придет мистер Трейн? Как ни слабо Кейулани разбиралась в происходящем, Локи уже смогла объяснить ей, что этот домик в действительности им не принадлежал, и мистер Трейн позволил ей с дочерью жить тут, потому что был «хорошим другом». Часто днем, когда Кейулани хотела поиграть на пляже или погулять с матерью, Локи была вынуждена говорить, что скоро придет мистер Трейн, и отсылать дочку, поручая одной из женщин, живших в хибарках для рабочих на краю полей сахарного тростника, присматривать за ней.

Но сегодня Локи было сложнее обычного в очередной раз разочаровать дочь. Посмеет ли она забыть на одну ночь свое положение наложницы Трейна? Может ли рискнуть, понадеявшись на то, что он не явится сегодня? В большом доме на холме, принадлежащем владельцам плантации, тоже большой праздник, который, несомненно, продлится до утра. Но если даже и так, Локи обязана выполнять поставленные Трейном условия и всегда ждать его, независимо от того, вздумает ли он прийти. Трейн вовсе не обязан предупреждать Локи заранее, он был ее «паки», ее полным хозяином. Так говорилось в контракте, который Локи была вынуждена заключить из-за Кейулани, ради того, чтобы дать ей уютный дом, выиграть время, пока Локи пыталась найти способ обеспечить дочери лучшее будущее, более счастливую судьбу, чем выпала на долю ей самой.

Но именно этой ночью… всего на час… неужели нельзя попытаться забыть о сделке с дьяволом и притворяться, что празднуешь свободу?!

– Быстрее, Кейулани, пойди, надень свой лучший саронг.

Они помчались, каждая в свою спальню в разных концах дома, и девочка, остановившись на пороге, окликнула Локи:

– Я хочу танцевать сегодня, мама. И чтобы ты меня учила.

Локи улыбнулась. Она знала: все старухи, приглядывающие за Кейулани, часто рассказывали девочке, как прекрасно ее мать танцует «хулу» и «олапу».

– Да, дорогая, – согласилась Локи, – сегодня мы обе будем танцевать.

На огромной террасе позади большого белого плантаторского дома, где над каменными плитами был настлан пол из отполированных тиковых досок, и множество мужчин в модных смокингах и женщин в вечерних платьях и драгоценностях танцевали под мелодии бродвейских шоу, исполняемые оркестром, специально прибывшим для этого случая из Лос-Анджелеса.

Стоя в одиночестве у балюстрады на краю террасы, Харли Трейн осушил бокал шампанского и отыскал взглядом жену, стройную брюнетку с очень бледной кожей, раскачивающуюся в такт музыке в объятиях партнера.

Танцует, подумал Харли, точно так же, как трахается, – едва двигаясь: безупречно-изящные черты прекрасного лица напоминают лишенную всякого выражения маску. Отдалась ли она уже этому теперешнему поклоннику, лениво спросил себя Харли, или другому – новому – обожателю? В них у жены недостатка не было. Харли знал: мужчины поддаются искушению – как и он сам когда-то – попытать свое мастерство в любовных делах, возбудив желание в этой холодной снежной королеве. Харли улыбнулся при мысли о разочаровании, ожидающем всех этих глупцов.

Повернувшись спиной к модно разодетому обществу, он поглядел с высокого холма вниз, на поля, лежавшие у подножия. На таком расстоянии костры, зажженные работниками с плантации, выглядели не больше огоньков от горящих спичек. Но Харли легко представил царившее у костров веселье. Туземцы знали толк в развлечениях. Никаких семенящих танцев этих фригидных стервоз с раскрашенными физиономиями, разодетых в дорогие наряды. Никакой идиотской болтовни о политике, так любимой мужчинами во фраках, влиятельными гавайскими брокерами, строившими планы собственного обогащения, независимо от того, обретут ли Гавайи свободу.

Там, в полях, туземцы, должно быть, совсем расходились. Опьянели от своего крепчайшего самогона и плевать хотели на то, что увидят их или нет. Женщины потеряли всякую стыдливость, танцуя под барабаны; блестящие, черные, как шерсть пантеры, волосы, разметались по плечам. Да, именно такое веселье ему по душе!

Харли был высоким, широкоплечим, со светлыми густыми волосами, красивым, когда-то скульптурно-очерченным, но теперь носившим следы беспорядочной жизни лицом и особой манерой держать себя, показывающей, что за некоторой внешней мягкостью и раслывчатостью, приобретенными за последние годы, кроются жесткая, непреклонная сердцевина и стальные мускулы. Еще подростком, до войны с Японией, Харли Трейн проводил много времени на пляжах, наблюдая как туземцы управляются в типично местном виде спорта: «катании на волнах»; стоя на длинных самодельных деревянных досках особой формы, они ловко перекатывались с волны на волну, подхваченные океанским прибоем. Скоро Харли стал чемпионом среди них. Не заставь его отец заняться делами и избрать достойную карьеру, Харли был бы счастлив объехать мир со своей доской для серфинга в поисках все более высоких и бурных волн.