Очищение - [110]

А потом все изменилось в один момент, и, как всегда, виноват в этом оказался Цезарь — которого, хотя он и находился вдали от Рима уже целый год, Цицерон никогда не забывал.

Однажды, в конце мая, Цицерон сидел рядом с Помпеем на первой скамье Сената. По какой-то причине он припозднился, потому что в противном случае, я уверен, сразу понял бы, откуда дует ветер. А так он услышал новость одновременно со всеми. После того, как были истолкованы знамения, Целер встал и объявил, что получено послание от Цезаря из Дальней Испании, которое он и предлагает зачитать.

«Сенату и народу Рима от Гая Юлия Цезаря, императора… — При слове „император“ по Сенату прокатился удивленный шум, и я увидел, как Цицерон выпрямился и что-то сказал Помпею. — …от Гая Юлия Цезаря, императора, — повторил Целер, делая акцент на слове „император“, — привет. С армией все в порядке. Я перешел с легионом и тремя когортами через гору, называемую Герминий[51], и побудил к миру население по обоим берегам реки Дурий. Из Кадиса я направил флотилию на север и завоевал Бригантию[52]. Я покорил племена галлециев и лузитанцев, и армия провозгласила меня императором на поле битвы. Я заключил договора, которые принесут дополнительный ежегодный доход в казначейство в размере двадцати миллионов сестерций. Власть Рима теперь распростерлась до самых дальних берегов Атлантического моря. Да здравствует наша Республика!»

Цезарь всегда писал очень кратко, и сенаторам понадобилось несколько минут, чтобы понять все величие того, что они только что услышали. Цезарь был послан править Дальней Испанией, более-менее мирной провинцией, но каким-то образом он умудрился завоевать соседнюю страну! Красс, его казначей, немедленно вскочил и предложил отметить достижение Цезаря тремя днями национального благодарения. На этот раз даже Катон был слишком поражен, чтобы возразить, поэтому предложение было принято единогласно. После этого сенаторы вышли на яркое солнце. Большинство с восторгом обсуждало этот блестящий подвиг. Но не Цицерон: среди всего этого радостного шума он шел медленно, как на похоронах, с глазами, опущенными в землю.

— После всех его скандалов и банкротств я думал, что с ним покончено, — прошептал он мне, когда подошел к двери, — по крайней мере, на несколько ближайших лет.

Сенатор знаком велел мне идти за ним, и мы расположились в тенистом уголке сенакулума, где к нам вскоре присоединились Гортензий, Лукулл и Катон — все трое тоже выглядели печальными.

— Чего же еще ждать от Цезаря? — мрачно спросил Гортензий. — Теперь он будет избираться в консулы?

— Думаю, что это обязательно. Вы согласны? — ответил Цицерон. — Цезарь легко может оплатить кампанию — если он отдает двадцать миллионов казначейству, то можете себе представить, сколько он оставляет себе.

В это время с задумчивым видом мимо нас проходил Помпей. Все замолчали и ждали, пока он не отойдет на значительное расстояние.

— А вот идет Фараон. Думаю, что сейчас он усиленно обдумывает произошедшее, — тихо проговорил Цицерон. — И я даже знаю, к какому выводу пришел бы на его месте.

— И к какому же? — спросил Катон.

— Я бы договорился с Цезарем.

Остальные покачали головами в знак несогласия.

— Этого никогда не случится, — сказал Гортензий. — Помпей не выносит, когда кто-то другой получает хоть чуточку славы.

— А вот на этот раз он с этим смирится, — заметил Цицерон. — Вы, граждане, отказались помочь ему провести нужные законы, а Цезарь пообещает ему все, что угодно, и всю землю в придачу, за поддержку на выборах.

— Но, по крайней мере, не этим летом, — твердо произнес Лукулл. — Между Римом и Атлантикой лежит слишком много гор и водных преград. Цезарь не успеет прибыть до момента, когда надо будет заявить о своих намерениях.

— И не забывайте еще об одной вещи, — добавил Катон. — Цезарь потребует триумфа и будет вынужден оставаться за пределами города, пока этого не произойдет.

— А мы сможем держать его там долгие годы, — заметил Лукулл, — так же, как он заставил меня ждать целых пять лет. Месть за эту обиду будет слаще любого, даже самого изысканного, блюда.

Однако Цицерона все это не убедило.

— Может быть, вы и правы, но я знаю из предыдущего опыта, что никогда не следует недооценивать нашего друга Гая.

Это было мудрое замечание, потому что через неделю из Испании прибыл новый гонец. И опять Целер громко зачитал письмо перед сенаторами: в связи с тем, что вновь завоеванные территории полностью подчинились власти Рима, Цезарь объявлял о своем возвращении.

— Губернаторы должны находиться на своих местах, пока это собрание не разрешит им их покинуть. Предлагаю велеть Цезарю остаться на своем месте, — высказался Катон.

— Поздно уже, — крикнул кто-то, стоящий у двери рядом со мной. — Я только что видел его на Марсовом поле.

— Это невозможно, — настаивал возбужденный Катон. — Последний раз, когда мы о нем слышали, он хвастал, что находится на берегу Атлантики.

Целер все-таки послал раба на Марсово поле, чтобы проверить этот слух. Час спустя тот возвратился и объявил, что все оказалось правдой: Цезарь обогнал собственного гонца и сейчас остановился в доме своего друга за городской чертой.