Очищение - [107]

— Абсолютно верно.

— Я еще не забыл, как он пытался приписать себе заслугу победы над Спартаком — победы, которая была только моей, — и ты можешь передать ему, что я и пальцем не пошевелю, чтобы помочь ему, даже если от этого будет зависеть моя жизнь. А как, кстати, твой новый дом?

— Очень хорошо, спасибо.

После этого Цицерон решил переговорить с Метеллом Целером, которого недавно избрали консулом. Ему пришлось собраться с духом, чтобы пройти в соседнюю дверь: это был первый раз, когда он переступал этот порог после того, как Клавдий совершил святотатство на церемонии Благой Богини. Так же, как и Красс, Целер вел себя очень дружелюбно. Перспектива власти его радовала — он был взращен для нее, как скаковая лошадь для скачек, — и он внимательно выслушал все, что сказал ему Цицерон.

— Меня высокомерие Помпея волнует не больше, чем тебя, — сказал в заключение мой хозяин. — Но факт остается фактом — сейчас он самый могущественный человек в мире, и, если он противопоставит себя Сенату, то это будет катастрофой. А это произойдет, если мы не примем нужные ему законы.

— Ты думаешь, он будет мстить?

— Он сказал, что ему ничего не останется, кроме как искать друзей на стороне, что, скорее всего, значит трибунов или, что еще хуже, — Цезаря. А если он пойдет по этому пути, то у нас будут бесконечные народные ассамблеи, вето, волнения, паралич власти, и народ и Сенат вцепятся друг другу в глотки — короче, произойдет катастрофа.

— Да, картина безрадостная, я согласен, — сказал Целер, — но, боюсь, что помочь тебе не смогу.

— Даже ради государства?

— Помпей унизил мою сестру, разведясь с ней с таким шумом. Он также оскорбил меня, моего брата и мою семью. Я понял, что он за человек — абсолютно ненадежный, думающий только о самом себе. Ты должен быть с ним осторожнее, Цицерон.

— У тебя есть повод для обиды, никто не спорит. Но подумай, как велик ты будешь, если ты сможешь в своей инаугурационной речи сказать, что ради нашего отечества желания Помпея должны быть удовлетворены.

— Это покажет не мое величие, а мою слабость. Метеллы не самая старая семья в Риме и не самая великая, но уж точно самая успешная, и мы стали такими, потому что никогда ни на волос не поддавались своим врагам. Ты знаешь, какое животное изображено на нашем гербе?

— Слон?

— Вот именно. Он у нас на гербе не только потому, что наши предки победили карфагенян, но и потому, что слон очень похож на нашу семью — он большой, двигается не торопясь, никогда ничего не забывает и всегда одерживает верх над врагами.

— А еще он очень глуп, и поэтому его легко заманить в ловушку.

— Может быть, — согласился Целер с легкой обидой. — Но мне кажется, что ты слишком много внимания уделяешь Помпею. — Он встал, показывая, что беседа окончена.

Целер провел нас в атриум, где были выставлены маски его предков, и, проходя мимо, указал на них, как будто эта выставка слепых, мертвых лиц доказывала его мысль лучше, чем всякие слова. Мы только подошли к входу, когда появилась Клодия со своими горничными. Не знаю, была ли это случайность или это было тщательно спланировано, но я подозреваю последнее, поскольку она была безукоризненно причесана и тщательно накрашена, принимая во внимание столь ранний час. Позже Цицерон сказал: «В полном ночном вооружении». Он поклонился ей.

— Цицерон, — ответила она, — ты стал меня избегать.

— Да, увы, но не по своей воле.

— Мне сказали, что вы очень подружились, пока меня не было. Рад, что вы опять встретились, — вмешался Целер.

Услышав эти слова и то, с какой небрежностью они были произнесены, я понял, что ему ничего не известно о репутации его жены. Он обладал удивительной невинностью во всем, что касалось мирной жизни, которая часто встречается у профессиональных военных.

— Надеюсь, Клодия, у тебя все в порядке? — вежливо поинтересовался Цицерон.

— Все прекрасно, — ответила она, посмотрев на него из-под длинных ресниц, — так же, как и у моего брата в Сицилии, — несмотря на все твои старания.

Она улыбнулась ему улыбкой, которая своей теплотой напоминала обнаженный клинок, и прошла мимо, оставив за собой почти неуловимый шлейф своих духов. Целер пожал плечами и сказал:

— Вот так. Я бы хотел, чтобы она поговорила с тобой подольше, как с этим идиотским поэтом, который постоянно увивается вокруг нее. Но она очень верна Клавдию.

— А он все еще хочет стать плебеем? — спросил Цицерон. — Не думаю, что плебей в семье понравился бы твоим знаменитым предкам.

— Этого никогда не случится, — Целер оглянулся, чтобы убедиться, что Клодия ушла. — Между нами говоря, я думаю, что этот парень — абсолютный позор для семьи.

Это немного порадовало Цицерона, однако все его усилия ни к чему не привели, и на следующий день он направился к Катону, как к своему последнему резерву. Стоик жил в прекрасном, но абсолютно заброшенном доме на Авентинском холме, в котором пахло испортившейся пищей и грязной одеждой. Сидеть там было негде, кроме как на деревянных стульях. На стенах не было украшений, а на полу — ковров. Через открытую дверь я увидел двух серьезных и неприбранных девушек-подростков и подумал, не были ли они теми дочерями или племянницами Катона, на которых Помпей хотел жениться. Насколько другим стал бы Рим, если бы Катон согласился на этот брак!