Очищение болью - [49]

– Интересный поворот в нашей беседе. Откровенно говоря, я хотел бы развить тему о роли вайнахов в судьбах России, но коль уж раньше мы припомнили советский период то, быть может, коснемся дружбы народов той поры, и опять же задумаемся, как так случилось в нашей «цветущей сложности стране», что целые народы были объявлены врагами и понесли за это наказание, какое, как вы пишите во второй книге «никто и придумать не может, если в нем нет сатанинского начала – отрыв человека от дедовского очага, где мать пела ему колыбельные песни, где сделал он первые шаги?».

– Вопрос сложнейший. Легче всего ответить на него, опираясь на субъективные факторы, специфические черты характера как вождей в центре – Сталина, Берии, так и сатрапов их на местах, обусловивших проявление предвзятости в оценках тех же вайнахов. Поначалу в своих произведениях я шел к ключу – отгадке именно этим путем. В первых двух книгах я показал массу перевертышей, проходимцев, карьеристов, продавших за «чечевичную похлебку» интересы, чаяния своего народа, всплывших на властную поверхность не за счет труда, знаний и воспитания, а на волне догм и штампов. Углубляясь в означенную проблематику, я начал постепенно понимать, что «корень зла» кроется в системе – в системе взаимоотношений власти и народа. И уже в третьей, заключительной книге трилогии, я рассматриваю и трактую последнее выселение вайнахов (а в общей сложности за два века их было около двух десятков) как часть трагических событий в жизни всего советского народа, как часть нашей общей судьбы. Ну разве раскрестьянивание деревни, ссылка миллионов беззаветных тружеников земли в Сибирь, Заполярье не есть то же самое выселение, только более изощренное по форме, но не менее жестокое по сути? Разве, к примеру, русских выселенцев, а их по количеству было значительно больше, чем чеченских, не называли тоже врагами народа. Правда, «чистильщикам» приклеить этот ярлык всей государство-образующей нации духу не хватило.

– Зато его хватило так называемым демократам, сопроводившим приход свой к власти танковой пальбой по Верховному Совету России, а потом и по Чечне.

– Вот-вот. А вызрели-то эти изверги, готовые подобно тому просвещенному либералу, о коем поведал в своем «Дневнике писателя» Ф. М. Достоевский, уничтожить народ, не поддающийся переделке по западному образцу, в недрах советской системы.

Было бы непростительным святотатством отрицать достижения советского периода, успехи в интернационально-патриотическом воспитании, подвиг в годы войны, когда вайнахи вместе с русскими и другими народами сражались геройски с общим врагом. В ту пору советские люди сумели подняться до таких духовных, горних высот, что битва с гитлеровской Германией, по масштабу сравниваемая с библейскими событиями, переросла в их глазах из борьбы за личную независимость и независимость отечества в беспощадное сражение со вселенским злом, с деяниями дьявола. В этом феномен победы. Но больно же осознавать, сколь потребительски относились власти к народу-победителю. К горлу прямо-таки подкатывают стихи Константина Симонова:

«Как мир, так – «сукины сыны»,

А как война, так сразу – «братцы».

Впрочем, касаясь сегодняшней жизни страны, так и хочется произнести, что ее как единой субстанции не ощущаешь. Общество катастрофически расслаивается. Я согласен с одним из авторов, у которого совсем недавно прочитал: есть Россия бедная и богатая, олигархическая, менеджерская, топ-менеджерская, крестьянская и городская, пенсионерская, учительская, беспризорная, «сидевшая» и «сидящая». Они практически не пересекаются. Каждая живет сама по себе…

«Ночи без бога» – моя иллюстрация ужасающей катастрофы – обрушения страны, порожденного именно двойственностью, лицемерием безбожной власти, требующей от народа жить так, как сама давно уже не живет. Стоит ли напоминать, сколь ловко воспользовались этим «бесы», маскирующиеся под друзей народа, сокрушившие разнузданной пропагандой порнографии и насилия неискушенные души, надломленные еще и эгоистическими призывами об обогащении («кто как может»), суверенизации («кто сколько проглотит»). Я попытался раскрыть эту двойственность и беду, что несет она, не только изобразительными, художественными средствами, но и композицией произведения, показывая деяния своих героев в «старое» и «новое» время не последовательно, а как бы параллельно, дабы до сознания читателя дошло быстрее: ни что не возникает из ничего, расплата за худое, недоброе – рядом.

– Ахмет Цуцаевич, в своей трилогии, особенно в первых двух частях, вы, отстаивая самобытность развития как в целом всей нашей страны, так и составляющих ее национальных образований, настаиваете на необходимости строить народам свою судьбу по законам жизни, на прочном фундаменте прошлого бытия. Более того, говоря о вайнахском народе, деятельность которого очерчена стенами горских порядков, утверждаете: «нашего человека нельзя из этих «стен» выпускать, пока не воздвигнешь для него иное, понятное и приемлемое «здание права».

– Давайте обо всем по порядку. Я ратую за такие отношения, которые строятся на прочном фундаменте прошлого бытия, но с учетом новых законов жизни. Разве это плохо? Так поступают многие народы и процветают. «Зов земли», «зов предков», поверьте, не пустой звук. Они определяют, как гласит наука, наш генетический код. Жить в несогласии с ним – идти по пути дискомфорта, беды. Призыв отбросить традиционные ценности, по крайней мере, – диверсия. Антрополог Конрад Лоренц писал о подобном следующее: «Во всех частях мира имеются миллионы юношей, которые потеряли веру в традиционные ценности предыдущих поколений… Они чувствуют себя свободными, потому что отбросили отцовские традиции, но немыслимым образом не замечают, что воспринимая сфабрикованную доктрину, они отбрасывают не только традиции, но и всякую свободу мысли и действия». Я же повторю, о чем писал в своих произведениях: опасна вольность вне морали – морали, выработанной в результате многовекового опыта предков, славно трудившихся на земле, умеющих жить с соседями. Ценности же фундаментализма, которые внедряются и используются теми же сепаратистами в массе нашего народа, околпаченного ельцинизмом и дудаизмом, ничего общего не имеют ни с истинными положениями народных обычаев, ни с постулатами ислама. Ведь ислам в переводе с арабского означает мир, безопасность, спокойствие, чистоту намерений.