Очищение болью - [25]
Историю вспять не повернешь. Но если быть искренним и честным до конца, то можно надеяться, что тебе поверят.
И тогда, быть может, мы, рано или поздно, поймем, что же сегодня можно и нужно сделать, чтобы вернуть себе утраченную силу предков, ясность их ума, чистоту помыслов и стойкость веры, не только в ее религиозном смысле. Поймем их ошибки и заблуждения. И, даст Бог, сумеем, вступив на путь преодоления последствий «русского раскола», найти то, что называем «национальной идеей», но найти по сей день не можем.
Конечно, это настолько сложное и долгое дело, что для его свершения от нескольких поколений людей потребуется такой набор человеческих качеств, который встречается не часто, но который только и способен обеспечить свершение того, что мы называем словом «подвиг». А если учесть, что на поле духовном подвиги совершаются куда реже, чем на поле брани, то стремление русского народа к единству, может показаться явлением поистине фантастическим.
Но если это фантазия, то придется согласиться с теми, кто утверждает, что русский народ, как этнос, как культура, как характер, доживает свой последний, в лучшем случае – предпоследний век?
Впрочем, печально даже не это, а то, что на уроке истории, где-нибудь в XXII–XXIII веке, на вопрос ученика «Почему исчез русский народ?», учитель ответит на неизвестном (а может быть даже на русском) языке: «Потому что, он состоял из «иванов, не помнящих родства». И расскажет в назидание ученикам, как медленно, но неуклонно русский народ терял силы и самоуважение, как спивался, глупел, преследовал своих соплеменников, как был равнодушен к их бедам, как двигался к гибели, ни каясь, ни любя, ни прощая…
Выглянув в окно, ученик пожмет плечами: «Странно, а дома красивые строил. Вон тот, где теперь «Музей вымерших народов», кажется, храмом Христа Спасителя назывался…».
«Не только дома красивые строил, – пояснит учитель, – но и сказки про себя красивые сочинял. Например – «Три богатыря». А на самом деле даже одного такого богатыря, похоже, не имел. И религию, в принципе, имел красивую. В ней о любви к ближнему много говорилось. Только не было любви в жизни этого народа. По крайней мере, его архивы сохранили много свидетельств ненависти, а про любовь так мало, будто ее и не было вовсе»…
Согласитесь, погибнуть в военном столкновении с внешними врагами, в сражении со стихией или даже в результате каких-то экономических потрясений, куда почетнее, по крайней мере, не так обидно, как от собственной корысти, от злобы и ненависти друг к другу…
Что и говорить: горьки, болезненны откровения Андрея Антипова. Но это всё же откровения не злорадствующего недруга, «пятиколонника» или глупца, мазохиста, а искреннего патриота Отечества, человека с любящим сердцем. И потому не могут быть они поводом для уныния, которое есть для христианина грех смертный, но должны стать импульсом к действию, к соработничеству со Всевышним.
Россия
Часть II. Не канут в нетях
«…прошлое не прошло, а сохраняется и прибывает вечно, но мы его забываем и отходим от него, а потом, при обстоятельствах, оно снова открывается, как вечное настоящее».
П. Флоренский
«Гордость и память – это движение души. Не заметить, не опереться на них – идиотизм. И вдвойне идиотизм, а точнее тягчайшее преступление – топтать, истреблять, как это делается нередко ныне, эти великие свойства в людях, превращая их в манкрутов, слепцов, идущих на поводу слепых поводырей.»
(«Не канут в нетях»)
На побывку едет…
Пятьдесят лет назад в молодежном журнале «Смена» была опубликована песня, которая вскоре, с подачи Людмилы Зыкиной, стала, говоря современным языком, супершлягером, а молодой композитор, доселе мало известный – Александр Аверкин обрёл всенародную признательность и любовь. Мне довелось услышать эту песню задолго до того, как исполнила ее по Всесоюзному радио великая певица. Каким образом? Вот об этом – рассказ.
Нудный осенний дождь, будто просеянный через сито, падал на наши бритые головы, прикрытые промокшими, поникшими, как гребни у недобитых петухов, пилотками. Перед трибуной, установленной прямо на асфальтированном плацу, который по рассказам «стариков» («дедов» тогда, как и «дедовщины», – мы знать не знали), ночами с мылом драят «салаги», шли бравые, туго перетянутые широкими ремнями и не обращающие никакого внимания на холодный дождь, солдаты третьего года службы. Гремел духовой оркестр, тянулись на трибуне стройные офицеры, лихо звучала гвардейская песня о героях Таманской дивизии.
Глухо, в такт качающимся колоннам, бил барабан, звенели литавры, сливаясь в унисон с горластой вдохновенной песней. И, казалось, что тучи, задевающие за крыши солдатских казарм, не вытерпят и подпрыгнут вверх.
