Мишкина дверь не открывалась и, потолкавшись на ступеньках, родственники решили ее выбить. Хрустнула и отлетела в сторону старая одинокая лыжа, которой дверь изнутри подпиралась от сквозняка. Участковый вошел и тихо выматерился.
В промозглом холоде давно не топленной комнатенки отчетливо ощущался безошибочно узнаваемый запах. На грязной кровати, скрючившись, лежал худой, высохший старик.
По всему полу были разбросаны какие-то скомканные листы, на захламленном столе пылились принадлежности для живописи. Поняв, что украденные деньги безвозвратно потрачены, пришедшая с участковым дама в побитом молью полушубке сплюнула и вышла вон. Следом потянулись Мишкины родственники, обсуждая предстоящие хлопоты.
Участковый прошелся по комнатке, разбрасывая ногами скомканные листки. Поднял один, развернул, разглядывая неаккуратный набросок, сделанный трясущейся, непослушной рукой. Этими неудачными, совершенно непонятными, с точки зрения милиционера, каракулями был завален весь пол.
Участковый подошел к кровати, стараясь не глядеть старику в лицо, и повернул к себе стоявший рядом мольберт. Эта картина была закончена. Мужчина долго всматривался, потом, не выдержав, осторожно коснулся холста, словно не веря, что это всего лишь холодное, бездушное полотно.
Среди ярких, почти живых бликов золотого осеннего солнца с листа насмешливо и нежно улыбались жгучие цыганские глаза.
