Очерки - [41]

Готовится второй небывалый номер: стравят слона с носорогом. Носорога никто еще не видел в Риме. Его ловили в Египте по повелению императора. За ним посылали корабли. О нем знали понаслышке. И теперь «втемную» держат зрители пари: кто кого? И римскому ученому Плинию едва ли удастся запомнить, каков хотя бы с виду этот африканский единорог, о котором он слышал пока одни только басни.

Но вот покончен и носорог, очередь за гиппопотамом. Судно с бассейном в трюме наконец привезло в Рим это чудо. Сейчас его затравят, распотрошат пантеры. Все глядят в ворота, открывшиеся там, в высоком каменном барьере: оттуда выгонят, прижигая каленым железом, это заморское чудо.

Императорский Рим свозил зверей из всех известных тогда земель, чтобы в этом цирке, Колизее, затравить их насмерть, растерзать в клочки.

Две тысячи лет тому назад. Это гигантское здание и сейчас еще стоит, только обвалилось с одного края. Там живьем рвали людей и зверей. Этими представлениями императоры покупали любовь столицы.

Тогдашние люди изумились бы, приняли нас за сумасшедших, если б увидали на больничной койке заботливо забинтованную лису с компрессом, обезьяну с термометром под мышкой. Едва ли удалось бы нам втолковать тогдашним зрителям римской арены, что делаем мы со зверями в нашем зоопарке. Они не поняли бы, что здесь узнают те тайны животной жизни, которые иначе не подглядеть нигде. Мы исследуем, какая пища как влияет на животное, что надо, чтобы оно плодилось, как у него растет шерсть, как воспитывает оно своих ребят, какие помеси дает, чем болеет и чем лечится. И мы так же пристально глядим на их жизнь, как римляне глядели на их смерть.

ТИГР НА СНЕГУ

И над книгою старинной

Закружилась голова…

А. Блок

Старинная книга — природа. Тысячелетиями поворачиваются ее страницы. Но книге этой миллионы лет. Недавно, лет двести тому назад, еще летала в лесах Европы птица дронт. Страница перевернулась — нет, нигде на всем свете нет птицы дронта. Обшарьте все леса, хоть сквозь сито просейте всю природу — нет, нигде не найдете этой птицы, и ее портрет уже повешен в галерее вымерших видов, там, где и дедушка нашего слона — волосатый, клыкастый мамонт. Никогда ни из какого яйца не вылупится эта птица и не залетает, не закричит, не сядет на ветку. Навеки!

Новая страница раскрыта перед нами. Мы ее жадно читаем, мы задаем природе вопросы и придирчиво, упрямо ищем ответа.

Мы выхватываем из сибирской тайги соболя, чтобы у нас перед глазами этот ловкий, неуловимый хищный зверек показал, как он живет. Мы щупаем его волос — вот он облинял, сменил свой мех. Почему же мех слабее, не блестящий, не упругий? Мы задаем этот вопрос природе. Как добиться от нее ответа? Не оттого ли, что соболь линял в тепле? Мы делаем холод, мы устраиваем в Москве сибирскую стужу, садим зверька туда — пусть линяет. И ждем, что ответит природа. И мы получили ответ — да. Да, от холода это. Блестящим упругим мехом покрылся соболь, когда вылинял на холоду. Но нам хочется еще и еще задать вопрос, мы готовы закидать природу вопросами, нам хочется их поставить так, чтобы получить прямой ответ. Мы подслеживаем, подслушиваем, мы ждем десятилетиями, мы роемся в земле, чтобы хоть по следам узнать, как, какими путями пришло то, что сейчас растет, летает, бегает, жужжит вокруг нас. Мы, как истертые, старые страницы, расследовали отпечатки в камнях и в угле, в глубине шахт, на дне песчаных морей, в пустынях и, как в истлевшей книге по редким буквам, хотим восстановить древнее слово, хотим прочесть, что было.

И вот, читая эту книгу природы, теребя старину, жадно вглядываясь в новое, когда голова полна догадок, когда фантазия человека разогрета, человеку вдруг захочется самому вписать свои строчки. Самому сотворить то, что веками, тысячелетиями неустанно и медленно делалось в природе.

Человек решился на смелые опыты.

И что же оказалось? Оказалось, что все: каждое семечко, каждый лист, всякое яйцо птицы — все это как книга, в которой можно листать страницы назад. Как виноград, вот этот вкусный, сочный виноград, он в своем семени сохранил ту дикость, из которой вышел. Оставьте его и поверните страницу назад, и вы увидите, чем он был, пока за него не взялся человек. А может быть, можно повернуть и дальше?

В самом деле, не заключена ли в этой виноградной косточке вся история винограда? Не могу ли я заставить ее сбросить двадцать тысячелетий прочь и родить мне хоть через тридцать лет то, чем был виноград назад тому миллион лет? Хоть под колпаком, в теплице или в леднике? Я хочу развернуть и прочесть все, что написано в этой таинственной косточке, я хочу разделить все примеси других растений, если виноград — ублюдок, родившийся в веках из тысячи смешений!..

И тут действительно может закружиться голова над этой старинной книгой природы.

Человек сейчас сам старается писать в ней. Может быть, пока еще каракулями, но все уверенней и уверенней становится его рука.

Он подслеживает за природой и пытается то же делать сам: сам опыляет цветы, сам переселяет насекомых, и, чтобы победить древесных вредителей, человек, как будто вражеский десант, привозит из-за моря их врагов. Он сгоняет в одно стадо разных зверей, от которых хочет получить новое, смешанное потомство. Он расселяет новых эмигрантов в неведомые им страны: виноград и персики в Воронеж, зебру на Украину — и, чтобы они не погибли в непривычной стране, делает помеси с туземцами.