Очерки теории идеологий - [25]
Последовательное отстаивание автономии индивида возрождает жесткие требования классического просвещенческого либерализма по защите индивидуальных прав человека и гражданина, а данным требованиям сегодня отвечает очевидное меньшинство стран мирового сообщества. И если сторонников личной автономии это не останавливает, то следующим шагом становится оправдание «экспорта демократии», который мы время от времени можем наблюдать.
Осознавая опасность такого «диктата свободы», современный либеральный плюрализм пытается различать конкретные виды индивидуальной автономии, например автономию как свободу выбора и автономию как субстанциональный идеал, предполагающий тотальное рациональное отражение мира саморазвивающейся личностью [Galston, 2002, р. 182]. Подобное различение видов индивидуальной автономии может обозначаться в терминах моральной и личной автономии [Johnston, 1994, р. 71–77]. Под моральной автономией понимается способность к индивидуальному действию на основе определенных ценностей и чувства справедливости и с учетом интересов других. Личная автономия есть самоопределение в более строгом смысле слова, подразумевающее способность подвергать критической рефлексии собственные действия, ценностные установки и представления о справедливости.
Естественно, что современный либеральный плюрализм питает большую склонность к моральной автономии. Хотя личная автономия и желательна как гуманистический идеал, она предъявляет к индивиду слишком высокие требования и потому не может стать необходимой целью публичной политики. Будучи сопряжена с очевидным ценностным пристрастием к западным формам гражданской культуры, ориентация на такой идеал порождает своеобразный «ценностно-политический империализм», выступающий в роли тех самых благих намерений, которыми вымощена дорога в известное всем место.
Итак, можно выделить два подхода к автономии личности в условиях ценностного плюрализма. Один трактует автономию как субстанциональное свойство, формирующее особый образ жизни свободных людей в рамках добровольного политического сообщества. Другой рассматривает ее как своеобразную процедуру входа в определенный образ жизни, т. е. изначальную ценность представляет сам этот образ жизни, а не его критическая рефлексия со стороны индивида (об этом см.: [Dworkin, 1988, р. 18]). Самым ярким приверженцем первого подхода был Дж. С. Милль с его пафосом свободного индивида как источника развития общественной жизни. Примером второго может служить получившая в последнее время широкое распространение среди образованных мусульманских женщин практика ношения хиджаба как сознательная (а не традиционалистская) демонстрация принадлежности к соответствующей культуре.
На первый взгляд, современная либеральная демократия должна удовлетворяться процедурной автономией, которая одновременно и предоставляет свободу выбора, и учитывает ценностное многообразие мира. Но это только на первый взгляд. Не будем спешить с итоговыми обобщениями…
Следуя духу процедурной автономии, кто-то действительно может избрать для себя ценностно гетерономный образ жизни (например, службу в силовых структурах или религиозное подвижничество). Однако для того чтобы такое решение было принято самостоятельно, как минимум нужна социальная среда, допускающая возможность автономного решения гражданина. Иными словами, процедурная автономия не обладает реальной значимостью вне социального контекста, поддерживающего субстанциональную автономию личности.
Кроме того, а с чего мы взяли, что идеал личной автономии есть сугубо западная политическая ценность? Конечно, существует точка зрения, что для всесторонней оценки норм и ценностей автономный индивид должен обладать способностями политического теоретика, а не простого гражданина [Appiah, 1998, р. 40]. На это можно возразить, что критическая рефлексия по поводу политического выбора (и даже по поводу образа жизни) не требует от человека систематических и исчерпывающих знаний о политике, а пересмотр стратегии политического развития еще не означает реализацию ницшеанского проекта кардинального пересмотра ценностей политического мира. Другими словами, внедрение ценностей правового государства вполне возможно вне рамок западной цивилизации. А безуспешность попыток такого внедрения свидетельствует скорее об ошибках конкретных исполнителей, чем об ошибочности самого ценностного политического принципа.
В конце концов, личная автономия – не утилитарное средство достижения собственного благополучия; она есть непременное условие свободы выбора сообщества, к которому желает или не желает принадлежать индивид. Без нее давление культурных стереотипов превращается в неодолимую величину, блокирующую всякую возможность коррекции или пересмотра данных стереотипов. Иначе говоря, свобода выбора напрямую зависит от личной, а не от процедурной автономии.
