Очерки по русской семантике - [141]

Свободным от искажающего воздействия таких ассоциаций может быть только спонтанное слогоделение в живой непринужденной речи, и именно его результаты, зарегистрированные соответствующими техническими средствами, могли бы стать объектом специального исследования с применением точных методов фонетического анализа. Однако, если не считать отдельных, единичных упоминаний, для науки такого естественного, живого, спонтанного слогоделения как бы не существует. Слог поэтому оказывается всего лишь потенциальной единицей, которая если и воплощается как фонетическая реальность (в оснащении разделительных пауз), то только в искусственных условиях эксперимента.[211] Такое понимание не только обедняет общую и специальные теории слога, но также закрывает для науки и те коммуникативные условия, в которых осуществляется естественное слогоделение, и те коммуникативные и иные функции, которые оно исполняет, и те значения, которые оно несет, будучи одним из элементов сложной системы изофункциональных языковых средств. Как и в других подобных случаях, отсутствие научных знаний об одном из звеньев системы, каким бы ни было это звено, неизбежно обедняет и так или иначе искажает наши знания о других звеньях системы и, следовательно, обо всей системе в целом.

Восполнить хотя бы отчасти этот пробел и тем самым ответить на вопрос, зачем нужно слогоделение, – цель помещаемых ниже заметок.

Можно с уверенностью утверждать, что любое слово, как и любой отрезок непрерывной звуковой цепи, больший, чем слово, в результате их разделения на слоговые составляющие должны определенным образом изменяться и приобретать некоторые новые, специальные признаки. Попытаемся выделить и охарактеризовать их.

(1) «Растянутость» слова вследствие его расчленения межслоговыми паузами большей или меньшей длительности, т. е. увеличение общей длительности слова во времени и его линейной длины, что получает иконическое выражение в общепринятой записи слогоделения: событие → со-бы-ти-е.

Полная объективность и реальность этого признака свидетельствуется фактами стихотворной речи, которая, опираясь на него, создает особый вариант тактовика (его можно было бы назвать слоговым), где каждый слоговой сегмент – за счет обязательных межслоговых пауз – покрывает пространство, равное целой стопе:

Солнцем и ветром

пахнет куга.

Глаз веселя и радуя,

встает над рекой

цветная дуга —

ра-ду– га!

(В. Полторацкий. Радуга, 1959)

Ах вы, пряхи, выходите на мостки!

Это ведро

или за – мо – роз – ки?

(В. Цыбин. «У побеленных метелями берез…», 1964)

Заходи, будь как дома в моем стихе, хочешь —

трубку кури, хочешь – водку пей,

член Союза Вьетнамских писателей

Хе —

мин —

гу —

эй!

(Е. Евтушенко. Хемингуэй во Вьетнаме, 1972)

Показательно также общее, массовое осознание этого признака носителями языка – осознание, находящее выражение в стандартных средствах «бытового» (профанного) метаязыкового описания явлений русского слогоделения. Ср., например, говорить, длинно растягивая слова / врастяжку / врастяг / протяжно и др.: «– Be – pa! – врастяжку, по слогам произносит мать» (И. Грекова. Хозяйка гостиницы); «Она вздрогнула, покраснела и ответила врастяжку: – Здра – ствуй – те…» (Д. Голубков. Юность); «– Как это не договаривались! – Мила даже остановилась и с вызовом поглядела на Власова. – Как это не договаривались, Костенька, московский жур – на – лист?! – повторила она, произнося "журналист” врастяжку, с ударениями…» (С. Высоцкий. Пропавшие среди живых, 3); «…а затем медленно, врастяг сказал….» (А. Вайнер. Г. Вайнер. Визит к минотавру, 1, 6); «Он сосредоточенно думает, потом решительно поворачивается и медленно, тяжело идет к выходу и в такт шагам, так же медленно и тяжело, врастяг говорит: – Я от – ка – зы – ва – юсь – и – ка – те – го – ри – че-…, – унося последний кусок своего отказа за громко хлопнувшую дверь…» (А. Круглов. Всего один день);[212] «– Седьмого марта меня назначили, – тут он сделал паузу и протяжно выделил, – ере – мен – но – председателем колхоза…» (Комсомольская правда, 7 августа 1973) и др. под. Ср. также: «Я откровенно сознаюсь, что у г. Ратмирова с товарищами гораздо более смысла, чем у г. Потугина с его растянутою ци – ей – ли – за – ци – е – ю…» (П. Л. Лавров. Цивилизация и дикие племена).[213]

Следует заметить, что растяжение слова при слогорасчленении в определенных речевых ситуациях может усложняться и усиливаться накладывающимся на него растяжением гласных. Это явление (см. о нем специально в работе [Пеньковский 1974: 118–120]) имеет, например, место в призывах, окликах и окриках на расстоянии и в командах: Ва – ня! → Ва-а – ня! // Ва – ня-а! // Ва-а – ня-а! Кру – гом! → Кру-у – гом! // Кру – го-о м! // Кру-у – го-ом! и т. п. То же в ситуации слогового чтения, где растяжение гласных явно выступает как вторичное, сопутствующее явление: «– Фо – то – гра-а-а – фи – я! – прочел на вывеске плотный человек в коричневом картузе» (А. Чапыгин. Особняк).

(2) Ослабление или полное устранениеконтраста по силе (интенсивности) и длительности междубезударными и ударным слогами (чепуха ‘→ чё – пи – ха), что лишает слово его индивидуальных ритмических признаков и приводит к нейтрализации соответствующих противопоставлений. Ср.: