Очерки по истории русской агиографии XIV–XVI вв. - [51]
Но у Епифания были и свои идеалы: так, политическое устройство Северо–Восточной Руси он представлял себе в виде союза суверенных княжеств во главе с великим князем Владимирским. Поэтому писатель остро воспринимал действия московских властей, направленные на ущемление самостоятельности отдельных княжеств, критиковал поступки людей, не укладывающиеся в рамки христианской этики. Например, он не скрывал отрицательного отношения к «насилованиям» и «гонениям» в Ростове со стороны представителей московской администрации при Иване Калите (Житие Сергия Радонежского), упомянул о «данях тяжких и насильствах» москвичей в Пермской земле (Житие Стефана Пермского). Аналогичные критические высказывания имеются и в Троицкой летописи. Так, под 1368 г. резко осуждены действия великого князя Дмитрия Ивановича и митрополита Алексия, которые «любовью зазвали на Москву» тверского князя Михаила Александровича, арестовали его и всех его бояр и держали в «истоме».
Новый взгляд на место Руси в современном мире был высказан составителями Летописного свода 1418 г., который создавался в несколько этапов. Сначала (в 1414—1418 гг.) на основе византийских хроник Георгия Амартола и Иоанна Малалы и других источников была составлена всемирно–историческая компиляция, включающая также статьи о походах русских князей (Олега и Игоря) на Византию; изложение завершается перечнем византийских императоров, доведенным до Мануила Палеолога (1391—1425 гг.). В литературе памятник получил название Летописца Еллинского и Римского (второго вида) и представляет первый, еще довольно осторожный опыт включения Русской истории во всемирно–исторический процесс. Показателен выбор русских статей для всемирной Хроники: это победоносные походы Олега и Игоря на Царьград в первой половине X в., а в рассказе о царствовании Алексея Дуки Мурцуфла вставлена обширная русская Повесть о взятии Константинополя крестоносцами в 1204 г. Очевидны мотивы, руководившие авторами Еллинского летописца: поставить Русь в равное положение с Византией, показать, что и в давние времена русские князья совершали победоносные походы на Царьград, плачевное же состояние империи (очевидное для современников Мануила Палеолога) подчеркивалось напоминанием о разгроме византийской столицы крестоносцами в 1204 г. и длительном пребывании ее под владычеством «фрягов».
В более ранней работе мне удалось показать, что в Еллинском летописце 2–го вида были использованы Троицкая летопись, Хронограф по великому изложению и новгородский источник (сходный с Новгородской I летописью), причем именно в том сочетании, который проявился в тексте Общерусского свода — протографа Софийской I и Новгородской IV летописей[220]. Составление Еллинского летописца явно предшествовало работе над Общерусским сводом (который я теперь датирую 1418 г.)[221], поскольку хронология последнего исправлена на основании других данных[222]. Вообще же использование одних и тех источников в Еллинском летописце и Своде 1418 г. сближает время создания обоих памятников (ограничивая его снизу 1414 годом, когда уже существовала Троицкая летопись).
Свод митрополита Фотия 1418 г. можно рассматривать как естественное продолжение Еллинского летописца, но построенное целиком на русском летописном материале. Составители постарались сгладить конфликтные ситуации, возникавшие между различными русскими центрами, но антиордынский и антилитовский акценты, наоборот, были усилены (в 1415 г. произошел раскол общерусской митрополии, так как в ее западной части был поставлен отдельный митрополит Григорий Цамблак). Епифаний Премудрый был вновь привлечен к составлению Свода, для которого он написал ряд специальных повестей (пространную Повесть о Куликовской битве, Повесть о взятии Москвы Тохтамышем, Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, Слово о житии и преставлении тверского князя Михаила Александровича и др.). При этом прославление князей московской династии поднято на новую высоту: Иван Калита назван «собирателем Русской земли», Дмитрий Иванович — «господином всей земли Руской», «великим царем Рускыа земля»; при князе Дмитрии «въскипе земля Руская в лета княжения его, яко преже обетована Израилю; и страхом господства своего огради всю землю; от въсток и до запад хвално бысть имя его, от моря и до моря и от рек до конець вселеныа превознесеся честь его»[223].
Начавшееся на Руси в конце XIV века активное сопротивление византийской политической доктрине, утверждавшей, что «только один царь во вселенной», переросло во втором десятилетии XV века в теорию о признании великого князя Владимирского суверенным «царем», не уступающим в могуществе и благочестии византийскому императору. Такая мысль пронизывает, как мы показали, Летописец Еллинский и Римский. В подтверждение этой теории мусин–пушкинская рукопись 1414 г. называет князя Владимира Святого «благочестивым царем Русским». В договоре 1417 г. с Ливонским орденом Василий I именуется «Русским кайзером»[224]. В епифаниевском Слове о житии Дмитрий Иванович определяется как «царь Русский» и восхваляется как «отрасль благоплодна и цвет прекрасный царя Володимера, новаго Костянтина, крестившаго землю Рускую».
