Очерки по истории русской агиографии XIV–XVI вв. - [119]

. Эти числа не только не соответствуют действительным дням 1380 г., но и не согласованы даже между собой. Очевидно, при календарных расчетах автор испытывал определенные трудности. Тогда возникает преположение: одну из дат Митрофан сопроводил указанием на день недели, исходя из текущей реальности, а остальные попытался вычислить самостоятельно (при этом — неудачно). Так вот: ни одна из перечисленных дат не могла состояться в 1519—1522 гг., кроме исходной — 18 августа падает на воскресенье в 1521 г.!

Если епископ Митрофан писал «Сказание о Мамаевом побоище» в 1521 г., то это был год печального по своим последствиям набега крымского хана Мухаммед–Гирея, и поэтому понятен патриотический пафос «Сказания», посвященного славной победе русского оружия над Ордой. Но автор уже усвоил теорию, что Русь становится центром православного христианства, и соответствующая терминология насытила ткань повествования. Поэтому для Митрофана «православное христианство» и «Русская земля» — неразделимые понятия (О(25)), великий князь Дмитрий Иванович выступает со «всеми православными христианами» (О(25)); Владимирская церковь златоверхая теперь определяется как «вселенская» (О(25), У(л. 238 об.)); Дмитрий Иванович молится у гробов «православных князей, прародителей своих» и обращается к ним: «истиннии хранители … православным вѣры» (О(32)). О чудотворной иконе Владимирской Богоматери сообщается — «юже Лука евангелистъ, жывъ сый, написа» (О(32), У(л. 360)), и прослеженная в Главе II эволюция текста Повести о Темир–Аксаке подтверждает, что «Сказание о Мамаевом побоище» написано в любом случае не ранее 80–х годов XV века, когда утвердилось понимание «вселенской» значимости главной Русской святыни.

Таким образом, «Сказание о Мамаевом побоище» органично включается в круг памятников письменности, в которых утверждалось мировое значение Русского государства. В связи с этим нельзя не провести параллели с одновременным (1522 г.!) высказыванием составителя Русского хронографа о том, что все благочестивые христианские царства пали, а Российская земля «младеет и возвышается».

«Сказание о Мамаевом побоище» выдержало множество редакций, но еще никто не допускал существования среди них авторских. Теперь такое предположение можно выдвинуть: например, группа списков, в которых имя Коломенского епископа Геронтия заменено на Евфимия, как указывалось выше, вполне могла отражать авторское вмешательство. И уже без всяких колебаний считаем авторской переработкой ту редакцию, которая в литературе получила название варианта Ундольского. В данном варианте текст продолжен описанием возвращения с поля сражения русских полков, причем акцент сделан на четырехдневном пребывании великого князя в Коломне и, что особенно важно, на остановке всего войска на берегу Яузы перед Андрониковым монастырем. Здесь великого князя встретил сам митрополит, а Дмитрий Иванович пожелал слушать литургию и произнес молитву перед Нерукотворным образом Спаса. В этих добавлениях пристрастия Митрофана Коломенского проявились ярче, чем даже в основном тексте памятника.

Глава VII. Суздальская агиография XVI в.

§ 1. Житие Евфимия Суздальского

Древнейшим памятником суздальской агиографии является Житие преподобного Евфимия, основателя знаменитого Спасо–Евфимьева монастыря. Наиболее полный перечень списков произведения составил В. А. Колобанов[598], но их палеографическое описание уже не соответствует современным требованиям, да и сам перечень ныне может быть пополнен новыми находками. Все списки В. А. Колобанов разделил на две редакции — Краткую и Пространную. Данную классификацию необходимо уточнить: из 8 рукописей Краткой редакции список РГБ, собр. А. Н. Овчинникова, № 557 следует признать сокращением Пространной редакции, а списки РГБ, собр. В. М. Ундольского, № 310 и собр. А. Н. Овчинникова, № 273 (к которым я добавляю рукопись из Ярославского музея–заповедника, № 14966) образуют особую, Проложную, редакцию.

В историографии создание Жития Евфимия традиционно связывается с именем суздальского агиографа Григория, инока Спасо–Евфимьева монастыря[599]. Но следует оговориться, что в Краткой и Проложной редакциях имя автора не проставлено, а из 19 списков (с учетом Овч., № 557) Пространной редакции имя Григория читается только в двух, причем не в самых старших. В. О. Ключевский бездоказательно полагал, что Краткая редакция является сокращением Пространной[600]. Краткая же редакция была известна историку уже в списке 1543 г. (Вол., № 490), поэтому литературную деятельность монаха Григория он отнес ко второй четверти XVI в., связывая ее с канонизационной деятельностью соборов 1547—1549 гг.[601] Кстати, аналогичную догадку высказывал митрополит Макарий (Булгаков)[602]. В. А. Колобанов, также не приводя аргументов, считал, что Григорий сначала создал Краткий вариант (около 1540 г.), а вскоре после собора 1549 г. переработал его в Пространное житие[603].

Все эти гипотетические построения были основательно подорваны открытием Т. В. Черторицкой, которая обнаружила рукопись Краткой редакции Жития Евфимия, датирующуюся (по мнению исследовательницы) началом XVI в.