Очерки по истории революционного движения в России XIX и XX вв - [41]

Рабочий класс не только объективно становится гегемоном революции, как в 1905 г., но и субъективно является гораздо более сознательной революционной силой, нежели эти полуреволюционеры-интеллигенты, которые в то время были налицо.

Это третий период, когда революция массовая, настоящее революционное движение, продолжающееся, как я уже сказал, и до сего дня, поскольку только теперь пролетариат переходит от революционной общей идеологии к идеологии, если так можно выразиться, четко социалистической, — это третий период, которым мы с вами заниматься не будем и которым вы будете заниматься с другим лектором.

Я остановлюсь на втором периоде. Вы видите, что эта идеологическая комбинация не дает возможности рассматривать первую русскую революцию, — а ее объяснение идет далее, — как чисто пролетарскую революцию. Эта же идеологическая комбинация предполагает здесь присутствие еще одного момента, а именно революционной интеллигентской группы, которая вырабатывает в это время идеологию движения, вырабатывает, пользуясь опытом западных рабочих. Как-никак все-таки интеллигенция вырабатывает, а не кто другой. Того факта, что перед 1905 г., вопреки требованию тов. Ленина, чтобы в комитетах было на 2 интеллигентов 8 рабочих, в комитетах было все-таки на 8 интеллигентов 2 рабочих, — этого факта отрицать нельзя. Тов. Ленин был тысячу раз прав, когда требовал обратного соотношения, во это обратное соотношение было постулатом, было его пожеланием, а действительность была такова, что Аксельрод не без некоторого основания называл партию этого периода партией студентов и курсисток. Те меньшевистские выводы, которые сделал из этого Аксельрод, неверны, но факт остается верным сам по себе. Действительно, студенты и курсистки преобладали в наших комитетах этого, а в особенности предшествующего — до 1905 г. — периода. Это, так сказать, если мы будем рассматривать движение сверху. Но если мы будем рассматривать движение снизу, то опять-таки найдем здесь непролетарские элементы. Этим непролетарским элементом было крестьянство.

Тут прежде всего приходится указать на тот факт, что самое появление пролетариата в России в виде такой громадной массы, возможность массового пролетарского движения, быстрый рост пролетариата были результатом не чего иного, как определенного состояния нашего крестьянского хозяйства,

Как-никак, можно было противополагать сколько угодно рабочего крестьянину, но рабочий рос из мужика под влиянием тех условий, в которых стояло крестьянское хозяйство того времени. Я иллюстрации ради приведу пару цифр; я беру десятилетний период 1887 —1897 г. г. Приблизительно мы имеем количество металлистов в 1887 г. 103 000 человек, в 1897 г. — 153000. У текстильщиков еще более характерная цифра: в 1887 г. — 309000, в 1897 г. — 642000. Надо иметь в виду, что наши текстили — это как раз наиболее крестьянская часть нашего пролетариата.

Теперь спрашивается: что так толкало вперед развитие пролетариата? Если мы будем отправляться исключительно только от развития крупного производства, от внедрения в Россию иностранного капитала в то время и т. д., то мы получим только половину ответа. Конечно, без крупного капитала капитализма быть не может, это само собой разумеется. Но не то только плодило пролетариат, что русский предприниматель-капиталист мог удвоить в течение десятилетия число рабочих на фабриках и заводах, — его плодил тот аграрный кризис, которым была охвачена русская деревня, прусская деревня и всякая другая в 80-х —90-х годах XIX века. Тут остается только вам напомнить — подробно на этом я останавливаться не буду, — что хлебные цены начиная с 1880 г. резко стали падать на мировом рынке.

Если мы возьмем цены пятилетия 1871—1875 г. г., то мы получим для пшеницы 144 к., для ржи — 78 к. Пятилетие 1891 — 1895 г. г.: пшеница — 81 к., рожь — 65 к. Цены таким образом определенно катились вниз, и под влиянием этих катившихся книзу цен происходило разорение крестьянского хозяйства, разорение, о котором также долго распространяться не приходится, и здесь опять-таки только для ясности я приведу еще несколько цифр. Цифры эти более или менее всем известны, но напомнить их не мешает.

Для 9 центральных губерний за шестилетие 1888—1893 гг. убыль рабочего скота, т.-е. лошадей, составляла почти 25%. Из 4 миллионов убыло слишком 900000 лошадей, как засвидетельствовала конская перепись, которая производилась в то время регулярно в военных целях.

По Орловской губернии мы имеем такие цифры: в 1881 г. — 221 000 лошадей, в 1893 г. — 188 000 лошадей, в 1899 г. — 177 000 лошадей и т. д.

Падение крестьянского хозяйства шло таким образом все дальше и дальше, и тут мы имеем ключ не только к появлению пролетариата на наших фабриках, но и ключ к голодовкам, к голоду 1891 г. и др., ибо другие цифры показывают, что чем меньше крестьянское хозяйство было снабжено рабочим скотом, тем ниже был урожай. Если возьмем группы с количеством скота на один посевный гектар (десятину) от 1,2 до 1,4, у нас урожай будет сам 2,7. Если возьмем количество скота на посевный гектар (десятину) от 1