Очерки по истории церкви - [33]

Его попечению была вверена Божия Матерь, у него были близкие ученики; его созерцания и откровения запечатлены письменно, но при исключительной продолжительности его жизни (он пережил всех апостолов) сравнительно мало отголосков его устной проповеди, каких много от апостолов Петра и Павла и даже от других выдающихся апостолов, живших много менее его. По Деяниям Апостольским, первоначально он неизменный спутник апостола Петра, но всегда молчаливый. Можно думать, что и в Ефесе он жил преимущественно в молитвенном безмолвии, как и Матерь Божия, вверенная его заботам. Быть может, это несколько удивляло ефесян, привыкших к такому наставнику, как апостол Павел, который «днем и ночью», «всенародно и по домам» руководил и наставлял каждого из них. Иной строй жизни, другой образ веры и любви великого созерцателя, возлюбленного ученика Христова, не всем был доступен и понятен. Не называя апостола по имени, его ученик пишет ефесянам: «Лучше молчать и быть, нежели говорить и не быть». И как бы отвечая на мысль людей, которые сравнивали двух великих апостолов, наставляющего Павла и почти безмолвствующего Иоанна, он разъясняет им, что совершенное учительство — в одном лишь Христе, у Которого полное совпадение слова и дела, все остальные только с разных сторон приближаются к этому совершенству.

«Хорошее дело учить, — пишет святой Игнатий, — если тот, кто учит, и творит. Поэтому один только Учитель, Который сказал и исполнилось; и то, что совершил Он в безмолвии, достойно Отца. Кто приобрел слово Иисусово, тот истинно может слышать и Его безмолвие, чтоб быть совершенным, дабы и словом действовать и в молчании открываться. Ничто не сокрыто от Господа, напротив, и тайны наши близки к Нему. Посему будем все делать так, как бы Он Сам был в нас, чтобы мы были Его храмами, а Он был в нас Богом нашим, — как Он и действительно есть, и некогда явится пред лицом нашим, потому мы справедливо и любим Его» (Еф. 15).

Едва ли можно было глубже, яснее и короче объяснить смысл и направление безмолвной жизни того, кто, живя в Боге, был «храмом Его», «приобрел слово Иисусово», слышал Его «безмолвие», и «словом действовал», и «в молчании открывался».

В Послании святого Игнатия не трудно найти много и другого, что связано с мыслью о великом апостоле, соответственно безмолвному и созерцательному облику его. Мысль о «безмолвии» здесь неоднократно повторяется, в безмолвии совершаются великие тайны Божии. Не случайно вспоминает святой Игнатий о тайне Приснодевства Матери Божией, о рождении Ею Спасителя, о смерти Господа, — трех достославных тайнах, совершившихся «в безмолвии Божием»; о том, «как Бог явился по-человечески для обновления вечной жизни». Не напрасно он обещает, если будет на то воля Христова, посвятить этому еще другое Послание, обращенное к тем же ефесянам. Ибо перед кем было и открывать эти учения, как не перед ефесянами, среди которых жила некоторое время Сама Пресвятая Дева, жил тот, кому было вверено Ее хранение, кто один с Нею был ближайший свидетель кончины Господней, кто созерцал, что «совершил Он в безмолвии», и кто яснее других в своем Евангелии проповедывал Бога, явившегося во плоти для обновления вечной жизни. Как яснее и глубже помянуть Апостола и Богослова? Умолчание его имени, для нас, конечно, не вполне понятное, должно быть еще сопоставлено и с умолчанием имени святого Поликарпа в Послании к Смирнянам. Никто, однако, не делал из этого молчания выводов, что святой Поликарп не был в это время епископом Смирны, другом святого Игнатия, которому он особенно советовал следовать в жизни и в учении. Однако, обращаясь к его пастве с большим посланием, святой Игнатий ни разу не назвал своего святого друга по имени.

Дальнейшая судьба Ефеса имела тот же отпечаток духовной крепости в исповедании истины.

Среди тех бурь, которые поднимали, с одной стороны, еретики, пользуясь смертью апостолов, с другой стороны — извне гонители-язычники, Ефесская Церковь неизменно оставалась столпом истины. В среднем поколении II в. Ефес воспитал такого мужественного и мудрого защитника истины, как святой Иустин Философ и мученик[88].

Знакомясь с его сочинениями, мы в его изображении христиан в значительной мере найдем отголосок жизни того же Ефеса[89]. Только опираясь на Ефесскую Церковь, святой Иустин мог так смело свидетельствовать в своей Апологии перед императорами-язычниками: «Мы прежде находили удовольствие в любодеянии, ныне любим одно целомудрие; прежде пользовались хитростями магии, а ныне предали себя благому и нерожденному Богу; прежде мы более всего заботились о снискании богатства и имения, ныне и то, что имеем, вносим в общество и делимся со всяким нуждающимся… Достаточные из нас помогают всем бедным, и мы всегда живем заодно друг с другом… Я могу показать многих из наших, которые из наглых и свирепых переменились, будучи побеждены или тем, что насмотрелись на строгость жизни своих соседей, или тем, что видели в спутниках чудное перенесение обид, или из опыта узнали нравы тех людей, с которыми соприкасались делами… Нужно ли мне говорить о бесчисленном множестве тех, которые обратились от распутства и научились целомудрию? — И есть много мужчин и женщин, лет шестидесяти и семидесяти, которые с детства сделавшись [учениками] Христовыми, живут в девстве, и я готов указать таких из всякого народа… В нашей воле отречься при допросах, только мы не хотим жить обманом. Мы желаем вечной и чистой жизни; мы стремимся к пребыванию с Богом… И мы, которые прежде один другого убивали, не только не враждуем с врагом, но, чтобы не солгать и не обмануть делающих допросы, с радостью исповедуем Христа и умираем»