Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах - [94]

Цель нашей прогулки состояла в том, чтобы, перерезав внешний полукруглый канал, выйти к дворцу тайкуна и увидеть хоть то, что доступно глазу обыкновенных смертных. Со мною были Е. и Б., еще в первый раз съехавшие на берег. История о брошенном с моста камне, не смотря на наше умышленное молчание, разошлась какими-то путями и, конечно, была преувеличена. «Да вы скажите нам,» говорили К. и Б., еще когда мы ехали на лодке, «правда ли, что бросают камни?» Я должен был сознаться, смягчая факт тем, что камни были небольшие и что всегда, в такой огромной толпе, найдется шалун, за которого поручиться нельзя. Имея в руках план Эддо, мы начертили себе маршрут: надо было сначала забраться как можно дальше в глубь города, придерживаться к ветру, как говорят на море, и потом спуститься. Начав придерживаться, мы действительно забрались в такую глушь, куда, кажется, еще не дошла известия о том, что Япония заключает трактаты с европейцами. Дети и взрослые, старики и женщины с стремительностью выскакивали из своих лавок, некоторые бежали вперед, чтобы предупредить своих знакомых посмотреть на такое чудо, как русский Офицер; нас осаждали спереди, с боков, сзади. Полиция, вероятно не предупрежденная, не считала нужным заниматься нами; наше положение было очень интересно, но самое-то интересное было впереди.

Мы потеряли счет улицам, a главное, потеряли направление. Из широких и населенных улиц поворачивали в узенькие переулки, почти со всем скрывавшиеся под тенью дерев и кустов, выходящих из-за заборов; в этих переулках нас почему-то оставляла толпа, но только-что мы выбирались на улицу, как снова становились предметом преследования. Два или три камня пролетели у нас под ногами и один ударился в зонтик, который я нес, защищаясь от солнца. Видя такой оборот дела, мы вошли в первый трактир, но наши преследователи не оставляли нас. Трактир, был буквально осажден, забор заднего двора затрещал, и трактирщик, испуганный, не хотел нам ничего давать и уговаривал уходить поскорее. К нашему счастью, послышались железные кольца полицейских, решившихся наконец, принять нас под свое покровительство. Они стали нас передавать с рук на руки, и дело пошло довольно благополучно.

Мы увидели совершенно деревенский ландшафт: зеленый луг и на нем несколько озер, заросших тростником и ненюфарами и соединявшихся друг с другом протоками; местами были группы дерев, кое где паслись жирные быки. Перерезывая эту местность, шла, поднимаясь в гору, широкая насыпь; на её протяжении был каменный мост, под аркою которого протекали воды озер, и далее, на зеленеющем холме, возвышалось здание, очень похожее на крепость. Из-за стен его вырастало несколько дерев японской сосны, с распространяющимися в виде лап ветвями. Тут проходил и внешний, полукруглый канал; возвышенное здание, похоже на крепость; были ворота с караулкой, близ которой и стояли известные значки власти, один — род ухвата, другой — железный крючок, третий — какие-то грабли. Этими инструментами ловят воров. Подобных ворот несколько в Эддо; они все выстроены по одному плану, и даже местность, окружающая их, довольно схожа, что непосвященных часто вводит в заблуждение. За воротами шли улицы широкие, торговые, и узкие; потом потянулись знакомые здания княжеского квартала с красными исполинскими воротами, выведенными под лак; наконец, мы вышли на набережную канала, омывающего стены О’сиро. Высокий бруствер крепости одет был дерном, и по его склонам местами росли деревья, спускавшиеся иногда до самой воды, покрытой круглыми листьями водяных лилий с их белыми цветами. Невысокая стена, сложенная из серых камней и прерываемая башенками, шла по брустверу; из-за стен выглядывали рогатые ветви японской сосны и кедров, составляющих собою третью живую стену. Только в одном месте был мост, ведущий в ворота, архитектура которых была похожа на прежние.

Местность своею таинственностью могла возбудить много мыслей; может быть, идя тихим шагом, мы преисполнились бы уважения к великому владыке Японии, смотря на эти угрюмые стены, на выглядывавшие из-за них деревья, под тенью которых живут и наслаждаются существа, имеющие такую власть и силу; но

He тем в то время сердце полно было!

С одной стороны стоял дворец, с другой княжеские жилища. Толпа, сопровождавшая нас в этом месте, состояла из княжеской челяди. Действуя в интересах своих патронов, из которых многие с ожесточением смотрят на европейцев, проникнувших в сердце Японии, этот народ глядел на нас враждебно, и камни, летавшие мимо нас, не были уже шалостью уличных мальчишек. Ускоренным шагом шли мы, стараясь показать полное равнодушие, хотя полного равнодушие быть не могло, когда то в спину, то в ногу стукнет. К. и Б. решительно рассердились. «Ну, уж прогулка! нет, уж больше сюда ни ногой!» — «Господа, — утешал я? — после будете вспоминать с удовольствием: ведь это…» Опять камень, черт возьми, и больно! Но я продолжаю: «Ведь это такой эпизод из жизни туриста, за который другой дорого бы дал; легко сказать: быть побитым камнями! Путешественникам, в наше время, в Европе…» «Еще камень!» прерывал меня кто-нибудь из моих спутников: «черт с ними? с этими эпизодами… Пойдем скорее!» Я храбрился только для виду, потому что за все бросаемые камни товарищи обращались ко мне, как будто я бросал их: «Нет, уж с вами больше не пойдем!» говорили они. Сцена трагикомическая. С смиренным духом и ускоренным шагом пробирались мы по набережной, как будто под выстрелами. «Ведь в Севастополе нам с вами случалось не раз находиться в таком положении, и еще гораздо хуже: представьте, что камни — пули,» — утешал я своих товарищей.