Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах - [134]

На другой день мы гуляли в лесу, который начинался у самой колонии; он состоял из больших буковых дерев с ветвистыми стволами и прорезывался небольшими просеками; чаща непроницаемая; много срубленных дерев лежало на земле; между ними вилась тропинка, по которой иногда проносился чилиец, на лихом коне, в толстом пончо, отбросив его в красивых складках за плечи. Тропинка вела к кладбищу, которое было заперто, так что только на немногих памятниках можно было прочитать, кто окончил дни свои так далеко от обитаемого мира. Погода была прекрасная. Огненная Земля, действительно, пылала огнем, охваченная пламенем вечерней зари; отдаленные мысы красовались в разнообразном освещении. Но хорошая погода скоро изменилась; на другой же день пошел снег, при жестоком ветре от NO; у берега сильный прибой ломал шлюпки. Мы не ездили на берег и с нетерпением ожидали времени, когда прикажут сняться с якоря.

28-го марта пошли дальше и скоро миновали узкий пролив между материком и островом Елизаветы. Вечером, подходя к Gregory-Bay, увидели на берегу две человеческие фигуры и выставленный на большом шесте флаг. Сейчас была спущена шлюпка, снабженная всем необходимым для помощи, на случай если это были люди, потерпевшие кораблекрушение; оказалось, что это были патагонцы. Результатом экспедиции было приобретение вонючего хорька, подаренного патагонцем К — у, и следы пятиминутного пребывания этого зверка в кают-компании были еще слышны на другой день, когда мы, развернув всю парусину, летели попутным ветром, мимо Позешон-бей и мыса Дев, последнего из мысов пролива, — в океан.

Скоро скрылись за нами низкие берега Патагонии, и уж знакомые нам волны нашего океана стали покачивать. клипер. Мы должны были идти на остров св. Елены; поднявшись до 40° ю. ш., мы уже шли по параллели, ожидая западного ветра, которые бы подхватил нас и гнал до долготы Елены; но нигде не рассчитываешь так неверно, как в море. Расшатался у клипера ахтерштевень, одно из главных креплений судна, на котором утвержден руль, a с таким повреждением, без крайней нужды, нельзя было оставаться в море, находясь не больше 100 миль от берега, и вот клипер, как флагманское судно, поднял сигнал: «рандеву Монтевидео», который многие увидели с радостью, многие с неудовольствием. Радовались люди, еще не утомленные плаванием, желавшие увидеть новую страну, очень любопытную, обогатить себя новыми знаниями, новыми наблюдениями; недовольны были люди, спешившие в Россию, закрывшие давно сердце свое для всякой любознательности, дошедшие в своем равнодушии до способности простоят месяц на рейде и не съехать ни разу на берег. Все это вам, жителям земли, непонятно; вы рассказываете за анекдот эксцентрическую выходку какого-то англичанина, приехавшего в Петербург будто бы посмотреть решетку летнего сада и сейчас же вернувшегося домой, без всякого желания увидеть что-нибудь другое; у нас таких господ пол-эскадры, и не в виде исключения; скорее это общее правило; у нас слово «путешественник» почти бранное слово; его употребляют, желая уколоть того нечестивца, который решается на день или на два забыть брам-шкоты для непонятного удовольствия посмотреть новый город, зайти в новую церковь, потолкаться на рынке, полном новых лиц и предметов. Все эти господа смотрели на Монтевидео, как на лишнюю задержку; эти самаритяне боялись оскорбить величие своего веревочного царства непонятными вкусами филистимлян, желавших узнать что-нибудь новое. филистимляне были довольны; но, как грешники, не слишком выказывали свою радость.

Оставшиеся до Монтевидео четыреста миль мы шли довольно медленно; наконец. последние дни бывающий здесь часто SW подвинул нас. Мы уже были в реке, но берегов еще не видели: так широко устье Ла-Платы. Лоцман встретил нас на маленькой шхуне, миль за шестьдесят от города. Наконец, показались, но очень далеко, острова, маяк и берег.

Лоцман говорил довольно порядочно по-французски; он целый день занимал нас разговорами, выгружая нам всевозможные сведения о Монтевидео; на тои основании, что мы шли издалека, он не церемонился с нами, пускался в политику и пророчил войну. Правел он нас на рейд поздно вечером и поставил довольно далеко от берега.

Когда мы, на другой день, вышли наверх и осмотрелись, то увидели обширную подковообразную бухту; два стоявшие друг против друга возвышения находились у её входа. Слева, был высокий зеленый холм, на вершине которого устроен маяк; холм этот и называется собственно Монтевидео; у его подножия можно разглядеть деревушку с садами и длинными каменными за борами. Справа холм более продолговатый, узкий, и выходит в реку довольно далеко; весь он скрыт зданиями города, громоздящимися друг на друга до самой его вершины, на которой, поднявшись над всеми домами, красуется собор с двумя четырехугольными, высокими колокольнями и большим серебряным куполом. Дома, более высокие, нежели длинные, пестреют окнами и балконами; два большие здания, таможня и госпиталь, отличаются своею огромностью я количеством окон. Берег, соединяющий эти два холма и лежащий в глубине бухты, низмен; он был скрыт от нас мачтами и снастями стоявших на рейде судов. Городок очень красив; освещенный утренним солнцем, весь он, точно выделанный из одного куска, горит белизною своих зданий, нагроможденных правильными четырехугольниками друг на друга; отсутствие крыш и труб рисует как будто лестницу, поднимающуюся до собора и снова спускающуюся.