Очерки Лондона - [9]

Мы замѣчали развитіе цивилизаціи и смотрѣли на него съ глубокимъ сожалѣніемъ. Содержатель съѣстной лавки, который мужественно сопротвлялся введенію салфетокъ и скатертей, терялъ свое мѣсто съ каждымъ днемъ, между тѣмъ какъ его противникъ выигрывалъ, и вслѣдствіе этого между обѣими сторонами родилась смертельная вражда. Угольщики новаго поколѣнія не хотѣли пить портера въ трактирѣ Шотландскаго двора, но отправлялись наслаждаться грогомъ въ Парламентскую улицу. Пирожникъ все еще продолжалъ посѣщать старинную комнату, но полюбилъ сигары, началъ именоваться кандитеромъ и читать газеты. Старые угольщики по прежнему собиралась, къ знакомому камину, но бесѣда ихъ сдѣлалась печальна, и уже громкіе крики и веселыя пѣсни не оглашали болѣе окрестностей Шотландскаго двора.

Но посмотрите, что такое Шотландскій дворъ въ настоящее время. О! какъ замѣтно измѣнились его древніе обычаи! и куда дѣвалась прежняя простота нравовъ тамошнихъ обитателей! Старый, ветхій трактиръ обращенъ въ обширные и великолѣпные погреба. Листовое золото было употреблено въ значительномъ количествѣ для сооруженія буквъ, которыя украшали входъ въ эти погреба, а рука неизвѣстнаго поэта тутъ же начертала весьма привлекательные вакхическіе стансы. Портной выставилъ въ своемъ окнѣ образецъ моднаго коричневаго сюртука съ мѣховымъ воротникомъ, съ шолковыми пуговицами и мѣховыми обшлагами. Онъ носитъ штрипки на своихъ панталонахъ, и кромѣ того мы зам 23; тили, что его подмастерья (у него уже есть подмастерья!) занимались работой на широкомъ столѣ, также въ штрипкахъ; неизвѣстно только, дѣлалось ли это изъ подражанія своему хозяину, или изъ подражанія модѣ.

Въ другомъ концѣ небольшого ряда домиковъ поселился сапожникъ и выставилъ для продажи сапоги — настоящіе веллингтоновскія сапоги! — о которыхъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ никто изъ обитателей Шотландскаго двора не только не имѣлъ понятія, но и никогда не слышалъ. Вслѣдъ за сапожникомъ появился дамскій портной; и въ то время, какъ мы полагали, что стремленіе къ нововведенію не можетъ произвесть болѣе никакихъ измѣненій, вдругъ появился ювелиръ, и, не довольствуясь тѣмъ, что выставилъ въ своемъ окнѣ огромнѣйшій запасъ золоченыхъ колецъ и бронзовыхъ браслетокъ, онъ еще привѣсилъ объявленіе, которое и теперь можно увидать въ его окнѣ, что "въ его мастерской промыкаются дамскія уши". Дамскій портной нанимаетъ молодую лэди, которая носитъ передникъ съ карманами; а портной извѣщаетъ почтеннѣйшую публику, что джентльмены могутъ дѣлать у него заказы изъ своихъ матеріаловъ.

Среди всѣхъ этихъ перемѣнъ, среди всѣхъ улучшеній и нововведеній существуетъ на Шотландскомъ дворѣ одинъ только старикъ, который, по видимому, оплакиваетъ паденіе этого древняго мѣста. Онъ ни съ кѣмъ не говоритъ, но, обыкновенно, сидитъ на деревянной скамейкѣ, подлѣ стѣны, обращенной къ Вайтъ-Голлу, и любуется ласками и прыжками тучныхъ породистыхъ собакъ. Его можно назвать господствующимъ духовъ Шотландскаго двора. Годы и годы промчались надъ его головой; но въ хорошую погоду и въ дурную, въ теплую и холодную, въ мокрую и сухую, въ снѣгъ, градъ и дождь старикъ всегда сидитъ на одномъ и томъ же мѣстѣ. Нищета и страданія сдѣлали сильный отпечатокъ на его лицѣ; уже станъ его согнулся отъ старости; уже голова его убѣлилась сѣдиною отъ тяжкихъ испытаній, но онъ не покидаетъ своего мѣста и съ грустью вспоминаетъ о прошедшемъ. Онъ не перестанетъ влачить туда дряхлыхъ своихъ членовъ, пока глаза его не закроются на вѣки не только для Шотландскаго двора, но и для цѣлаго міра.

Пройдутъ годы, и антикварій новѣйшаго поколѣнія, взглянувъ въ какую нибудь заплѣсневѣлую рукопись о борьбѣ и страстяхъ, волновавшихъ міръ въ эти времена, быть можетъ, заглянетъ и на страницы, которыя мы только что написали. Но, несмотря на его обширныя свѣдѣнія въ исторіи прошедшихъ вѣковъ, несмотря на всю его книжную премудрость, на искусство собирать драгоцѣнныя книги, на сухія занятія въ теченіе продолжительной жизни, на фоліанты, которые покрыты слоями полу-вѣковой пыли, и которые стоили ему огромнѣйшаго капитала, ему не отъискать того мѣста, гдѣ находился Шотландскій дворъ, — не отъискать даже по примѣтамъ, которыя мы выставили въ этомъ описаніи.

V. СЕМЬ УГЛОВЪ

Мы всегда такого мнѣнія, что если бы никто изъ поэтовъ не обезсмертилъ Семи Угловъ, то Семь Угловъ сами непремѣнно пріобрѣтутъ себѣ безсмертіе. Семь Угловъ! Это — страна музыки и поэзіи, страна первыхъ изліяній пламеннаго сердца и замѣчательныхъ предсмертныхъ изрѣченій, страна, освѣщенная именами Катнака и Питтовъ, тѣсно связанными съ яблочниками и шарманками, въ ту пору, когда дешевые литературные журналы наполнялись аршинными балладами, и когда, къ смягченію наказаній за уголовныя преступленія, не предпринималось въ Парламентѣ никакихъ рѣшительныхъ мѣръ.

Взгляните на устройство этого мѣста. Вы на каждомъ шагу встрѣчаете здѣсь гордіевъ узелъ, встрѣчаете лабиринтъ Гамптонъ-Корта, лабиринтъ Бюла-Спа;[1] встрѣчаете узлы бѣлаго шейнаго платка, трудность завязать которые можно сравнить только съ очевидною невозможностью развязать. Вообще говоря, какая путаница можетъ сравниться съ путаницей Семи Угловъ? гдѣ вы найдете другой подобный лабиринтъ улицъ, дворовъ, переулковъ и аллей? гдѣ вы найдете такое скопище англичанъ и ирландцевъ, какое встрѣчается въ этой запутанной части Лондона.