Очерки истории российской внешней разведки. Том 1 - [64]

.

По свидетельству современников, Николай Павлович стал прибегать к такой уловке после курьезного случая еще во время работы в Лондоне. Однажды Игнатьев получил письмо из Петербурга с явными следами вскрытия. Он немедленно попросил экстренную встречу с английским министром иностранных дел и упрекнул его в том, что британские спецслужбы используют «черный кабинет», где тайно читают личную и служебную корреспонденцию членов русской миссии в Лондоне. Министр дал «честное слово», что в Англии нет такого учреждения, которое называлось бы «черным кабинетом». Но, будучи уличенным во лжи и припертым к стене в деле со злополучным конвертом, не нашел ничего лучшего, как заявить настырному российскому дипломату: «А что же я, по-вашему, должен был вам сказать? Неужели вы думаете, что нам не интересно знать, что вам пишет ваш министр и что вы ему доносите про нас?..»

Кстати, в России того времени существовал собственный «черный кабинет», из которого поступало много ценных сведений о переписке иностранных послов со своими правительствами. Как утверждал автор книги «Черный кабинет», бывший царский цензор С. Майский, иностранная дипломатическая корреспонденция попадала в руки российских «специалистов» практически полностью. Попадала она в «черный кабинет» и тогда, когда сдавалась на почту всего за несколько минут до отправления ее на вокзал. В коллекции российской секретной экспедиции имелся полный набор безукоризненно скопированных печатей для зарубежной переписки всех находившихся в Петербурге посольств и консульств, а также их соответствующих министерств иностранных дел. У российского «черного кабинета» имелись копии многих шифров, с помощью которых эта корреспонденция быстро прочитывалась и переводилась, но уже не в «черном кабинете», а в однотипном с ним учреждении при российском Министерстве иностранных дел, куда попадали тексты всех получаемых зарубежными посольствами шифрованных телеграмм. В некоторых случаях там оказывались и весьма секретные документы, которые отправлялись со специальными курьерами в кожаных портфелях с «хитрыми» замками. Для получения такого рода корреспонденции, утверждал бывший царский цензор, пускался в ход «презренный металл», и не было случая, чтобы золото не открывало любого замка и не давало возможности всего за несколько минут взглянуть глазом фотообъектива на содержание тщательно запечатанных вложений секретного портфеля. В этих делах все сводилось только к тому, замечал С. Майский, во сколько червонцев обойдутся российской казне все эти манипуляции.

Но вернемся к Н.П. Игнатьеву — большому энтузиасту тайных операций. Тринадцать лет проработал он в Константинополе и очень много сделал для успешного проведения в жизнь российской внешнеполитической линии. Его неисчерпаемая энергия и пытливый ум во многом способствовали тому, что вскоре после приезда в Турцию он занял видное место в дипломатическом корпусе, стал со временем его дуайеном. Игнатьев завоевал личные симпатии многих турецких министров и самого султана. Заглазно Николая Павловича называли «всесильным московским пашой» — первым после султана лицом по влиянию в турецкой столице. Очевидцы вспоминали, что когда Игнатьев выезжал на белом коне в расшитом золотом генеральском мундире на богослужение или на прием во дворец к султану, то это производило большое впечатление на местную публику. Н.П. Игнатьев считал, что представитель великой державы должен выглядеть внушительно.

Вернувшись в Россию, Игнатьев стал играть первостепенную роль в выработке новой, динамичной внешней политики России. Его политические рекомендации во многом способствовали победам России в очередной русско-турецкой войне. А Сан-Стефанский мирный договор, заключенный 19 февраля 1878 г., по мнению Н.П. Игнатьева, хотя и не полностью воздал должное России, тем не менее явился большим успехом русской дипломатии в глазах тогдашней Европы. С восторгом и ликованием встретили заключение Сан-Стефанского договора в Болгарии. В торжественном адресе, подписанном более чем 230 тысячами болгар, выражалась великая благодарность русскому народу за помощь в освобождении от пятивекового османского ига. Этот триумф полностью разделял и Николай Павлович Игнатьев.

Будучи в конце своей политической карьеры министром внутренних дел России, граф продолжал использовать методы разведки даже для решения внутриполитических проблем. Игнатьев разработал оригинальную разведывательную операцию, которую князь Петр Алексеевич Кропоткин подробно описал в своей книге «Записки революционера». По его свидетельству, Николай Павлович в целях предотвращения возможного цареубийства организовал в Женеве специальный эмигрантский печатный орган, выступавший против индивидуального террора и насилия. Цель издания — расколоть ряды заговорщиков против царя и изолировать крайне радикальные элементы. Игнатьев специально засылал в Швейцарию своих агентов, чтобы те при личных встречах с потенциальными террористами убеждали своих собеседников в необходимости отказаться от радикальных методов политической борьбы и вести ее в «легальных и допустимых рамках». Как вспоминал Кропоткин, Игнатьев даже обещал, что правительство не будет прибегать к казням террористов, что Чернышевского выпустят из тюрьмы и что будет назначена государственная комиссия для пересмотра положения всех сосланных административным путем в Сибирь, если прекратится террор. По словам Кропоткина, этот «компромисс» сработал на какое-то время